православные рассказы
учебно-методическое пособие

о.Варнава

ПЕРВАЯ ИСПОВЕДЬ

Целых три дня Гриша, путаясь в незнакомых церковно-славянских словах, вычитывал утреннее и вечернее молитвенное правило. Всю пятницу пропостился. И решил, что уже стал святым. Он так прямо и сказал об этом священнику, когда подошел на исповедь перед Причастием. А еще, с нескрываемой гордостью, добавил, что даже не знает, в чем каяться, потому что не видит у себя никаких грехов. И вообще, он и так причаститься достоин! Священник был стареньким, мудрым батюшкой. Он, с хитроватой улыбкой взглянул на мальчика и, словно шутя, уточнил: — Так ты, стало быть, уже святой? Ах, как хорошо! Тогда давай-ка скорей становись вон туда, к стене! – Это еще зачем? – не понял Гриша, глядя на пустую стену, куда показывал батюшка. И услышал: — Храм, как сам видишь, у нас только восстанавливается. Фресок и икон не хватает. Вот ты и будешь теперь вместо иконы! Священник сам подвел Гришу к стене. Оглядел его и посетовал: — Все хорошо, жаль только нимба над головой не хватает! Но не беда, мы его в следующий раз подрисуем! Сказав так, батюшка ушел исповедовать остальных прихожан. А Гриша… Грише вдруг стало как-то неуютно… Казалось, все, как один, люди в храме смотрят на него. И правда, как на святого. «А если хорошенько разобраться, какой я святой? – подумалось вдруг ему. — Папе с мамой все время грублю… Младшую сестренку то и дело обижаю, а над старшей смеюсь! Учительнице соврал, что болел и поэтому не сделал домашнего задания… Лешку из второго подъезда ни за что, ни про что недавно побил…» Многое что неожиданно для самого себя понял Гриша. О самом себе. Несколько раз он хотел убежать от стыда из храма. Но почему-то даже не смел тронуться с места, куда его поставил священник. А тот, тем временем, исповедовал последнего человека. И сам обратился к нему: — Ну что, все еще не знаешь, в чем каяться? — Знаю… — чуть слышно пролепетал Гриша. — Тогда почему все еще там стоишь? — Так ведь я грешен и недостоин причащаться… — Все мы недостойны! — вздохнул батюшка. Уже совсем по другому – ласково и серьезно – улыбнулся. Подвел мальчика к аналою, на котором лежали Крест и Евангелие. И сказал: — Вот теперь тебе самое время!

НОВЫЙ ЗАКОН БУТЕРБРОДА 

В новых многоэтажных домах все по-новому. И люди, и стены, и даже запахи. А самое главное новые – друзья! С одним из них Витя познакомился так. Из подъезда только что заселенного здания вышел мальчик с большим, чрезвычайно аппетитным на вид, бутербродом в руке. Ему было столько же лет, и Вите стало ясно, что они – наверняка будущие одноклассники. Поэтому он не стал особенно церемониться. — Я – Витя! – сразу назвался он. — А я – Саша! — Поделись, а? — Пожалуйста! — охотно согласился Саша и тут же деловито спросил: — А… как? — А что, разве есть какая-то разница? – удивился Витя. И услышал: — Еще бы! Ты что, закон бутерброда не знаешь? — Это когда он всегда падает маслом вниз? — Нет, другой! Саша отломил маленький кусочек: — Можно делиться по-соседски. Затем разломил бутерброд пополам. — Можно по-братски. После этого он добавил к предназначенной для Вити половины еще немного: — Можно по-дружески. И, наконец, протянул весь бутерброд: — А можно и по-монашески. Так меня, когда мы ездили паломниками в монастырь, монах научил! — Ух ты! Здорово! – восхитился Витя. – Хорошо жить с монахами! Он вернул бОльшую часть бутерброда Саше, давая понять, что они теперь с ним – друзья. Расспрашивая и рассказывая обо всем на свете, отправился с ним на площадку, играть. А Сашу с его легкой руки после этого все стали называть не иначе, как Сашей-монахом. Хотя тому не было еще и двенадцати… 

Равнодушие.

прот. Николай Агафонов.
Жила-была одна семья. И жил в этой семье чайник. Пузатый такой, эмалированный. Чайник в семье занимал особое положение, так как все любили пить чай. Чайник понимал свое значение, но не важничал, и не гордился перед другой кухонной посудой. Он был радушным, добрым трудягой. Большая хрустальная салатница, которая любила красоваться на столе исключительно только по большим праздникам, всегда посмеивалась над чайником, называя его трудоголиком.
А чайник действительно был великим тружеником. Папа утром встает на работу и первым делом сразу наливает в чайник воду и ставит на газ. Дети встают в школу и тоже ставят чайник на газ. Мама, перед тем как проводить в садик младшего сынишку, тоже без чайника не обходится. Но вот все ушли: кто на работу, кто в школу, кто в детский сад, и тут чайник без дела не остается. Бабушка приберет за всеми посуду и сидит, чаи с бубликами гоняет. Вечером собирается вся семья за чайком — беседуют.
Все бы хорошо, да одно плохо: чайник-то всем нужен, а вот к нему должного внимания в семье нет. Нередко бывает так: поставят его на газ, а вовремя отключить забывают. Так и стоит чайник, кипит от возмущения, а крышка на нем трясется от пара в негодовании. Воды становится все меньше и меньше. Чайник переживает, что вот-вот вода закончится и тогда страшно подумать, что может случиться. Наконец кто-нибудь войдет нечаянно на кухню, или так, вдруг вспомнят о чайнике и отключат. Чайник вздохнет облегченно: «на этот раз вроде пронесло». Но один раз забыли про чайник, и на кухню никто случайно не зашел, и случилась беда. Вся вода выкипела и чайник стал корежиться от огня, но не мог никого позвать на помощь, голоса-то он не имел. Так молча и погибал. Посуда в ужасе наблюдала гибель старого трудяги, но что она могла поделать? Хрустальная салатница, хотя и относилась к чайнику свысока, но тут и она не могла остаться равнодушной. «Я готова грохнуться на пол, и разлететься на тысячи мелких хрустальных осколков, лишь бы спасти этого беднягу!» — кричала она в благородном негодовании. Когда уже гарь проникла в комнату, так что даже папа, дремавший у телевизора с газетой в руках проснулся, все кинулись на кухню, но было поздно. Семья погоревала, погоревала о такой потере, да делать нечего, снесли чайник в мусорный контейнер. А на следующий день папа торжественно принес в дом новый, блестящий, никелированный чайник со свистком. Все были просто в восторге от этого чайника. На него не могли налюбоваться. Когда чайник закипал и начинал весело посвистывать, буквально вся семья бежала чтобы отключить его. Но скоро к новому чайнику привыкли. И теперь, когда чайник призывно свистел, к нему уже не спешили. Бывало папа крикнет детям: «Вы что, не слышите, чайник свистит? Идите кто-нибудь и отключите». «Ладно, — отвечали дети, — сейчас досмотрим мультик, пусть пока немного посвистит». Бывали дни когда чайнику приходилось свистеть так долго, что он начинал беспокоиться, как бы не осип от горячего пара его голос. Хрустальная ваза недовольно ворчала: «Рассвистелся тут, голова уже от твоего свиста болит. Дедушка наш, труженик великий, тот никого не тревожил. Все трудился, трудился молча, так и сгорел на работе, бедняга». «Потому и свищу, — оправдывался чайник, — что не хочу сгореть». И продолжал отчаянно свистеть, пока кто-нибудь не приходил и не отключал его.
Опасения чайника подтвердились, вскоре он действительно лишился своего голоса, свисток вышел из строя. Этого даже никто в семье не заметил, и никелированного красавца постигла ужасная участь его собрата. Он так же молча сгорал, не уронив при этом ни одной слезинки, ибо все, что могло в нем плакать испарилось горячим паром через его надорванное горло. А расстроенная салатница всхлипывала, причитая: «Да, что ж это творится у нас в доме. Так и знайте, если подобное произойдет в третий раз, я просто не выдержу такой трагедии». Третьего раза не случилось, потому что после гибели поющего чайника на кухню прибыл электрический иностранец. Из белого пластика, с горделиво задранным носиком, наподобие птичьего клюва, он очень важничал. И было от чего. Чайник, едва закипев, сразу же мог отключить самого себя, без всякой посторонней помощи. Хрустальная ваза в восторге шептала своей подруге фарфоровой конфетнице: «Ты посмотри только, дорогая, каков красавец. А какой умный, какой обходительный, сразу видно — заграничное воспитание».

О двух сгоревших чайниках в семье не вспоминали. Да и зачем?
Ведь никому не хотелось признаться, что равнодушие и невнимание убивает.
 

0.webp