ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ И РАВЕНСТВА ВО ФРАНЦИИ В КОНЦЕ XVIII – НАЧ. XIX ВВ. В ТРУДАХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ ШКОЛЫ “ВОЗРОЖДЕННОГО ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА”.
статья по истории (9 класс)

Из поколения в поколение ученые разных стран и народов прилагали свои усилия для того, чтобы всесторонне изучить первую французскую революционную эпоху, выявить в ней всё то ценное и непреложное, что могло бы послужить фундаментом для развития человечества. В результате таких скрупулёзных поисков складывались научные коллективы, а иногда даже целые школы. Общеизвестно, что в дореволюционной России сложилась и длительное время существовала так называемая “русская историческая школа”. Труды учёных данной научной школы имели успех как у себя на родине, так и за её пределами. Между тем, “русская историческая школа” имела своих достойных оппонентов, прежде всего, в лице теоретиков права и практикующих юристов. Выходя за рамки обычной научной полемики, такого рода критические дискурсы помогали исследователям углубить и концептуализировать свои взгляды на природу и сущность явлений, выработать весьма оригинальные подходы к решению общетеоретических проблем в области социально-гуманитарных наук. В этой связи в рамках исследования Французской революции выглядит вполне закономерным и оправданным наш интерес к трудам дореволюционных теоретиков права. В настоящей статье будут проанализированы взгляды следующей группы учёных: В.М. Гессена, Б.А. Кистяковского, П.И. Новгородцева, И.А. Покровского и Е.Н. Трубецкого. Бесспорно, мы можем только согласиться с мнением П.И. Новгородцева о том, что «господство абсолютизма власти и полное бесправие права, полная беспомощность правовых идей» [9, с. 127] составляли наиболее характерные черты Старого порядка. Кроме того, Новгородцев отметил, что это явление проистекало не из-за «отсутствия законов, напротив, их было слишком много» [9, с. 127], а имело место несоответствие законов «правовому сознанию общества» [9, с. 127], в результате чего властные предписания времён Старого порядка «не пользовались уважением граждан» [9, с. 127]. Таким образом, «это была эпоха, когда всюду царствовал безграничный произвол, эпоха, когда сильны были только противозаконные начала» [9, с. 127-128]. Характеризуя институты власти Старого порядка, Новгородцев писал, что «власть стремилась тогда к полному абсолютизму, она стремилась все захватить в свои руки и всем управлять безгранично. Такое безграничное, ничем не сдерживаемое владычество власти можно назвать централизованным произволом» [9, с. 128]. Поэтому от новых институтов власти ждали создания новых форм защиты личности «от произвола и деспотизма, от стеснительной опеки, от старых неравенств. Правовое государство явилось разрешением этой задачи» [10, с. 281]. С учётом всей дальнейшей дискуссии в рамках настоящей статьи здесь следует особо выделить проницательное умозаключение Новгородцева о том, что «по своему содержанию это была задача отрицательная. Сбросить старые цепи еще не значит создать новую жизнь. Это не значит также предохранить личность от новых цепей, которые могут быть наложены на нее ходом событий» [10, с. 281].

Как и римское право, так и французские образцы только дают для этого необходимые элементы, и, как замечал Покровский, «сложить их так или иначе в ту или другую сторону, – это уже дело человеческого развития, т. е. человеческих идеалов и человеческих сил» [13, с. 30]. Воистину вечным и непоколебимым выглядит представление этого ученого о том, что «развивающаяся и приходящая к сознанию самой себя человеческая личность, напротив, чем далее, тем более будет не в состоянии мириться с какой бы то ни было непрочностью, прекарностью своего юридического положения. Не милости, а права требует она. Не “объектом государственного призрения” желает она быть, а самостоятельным субъектом целеполагания. А с этой точки зрения никакой правопорядок не может обойтись без признания человека как такового юридической личностью, субъектом прав и без предоставления ему прав в субъективном смысле как необходимого средства для осуществления индивидуальной самодеятельности и самоутверждения» [12]. Продолжая свою мысль, Покровский, сославшись на работу Г. Радбруха, утверждал, что «в борьбе за субъективное право … человек борется за свою моральную личность» [12]. Как мы видим, в трудах представителей российской школы «возрожденного естественного права» можно выявить вполне определенные оценочные суждения об эпохе Старого порядка. В целом то время характеризуется ими безграничным произволом, всеохватывающим неравенством и попранием прав человека. Такое бесправное положение человека в государстве эпохи Старого порядка способствовало вырождению внутренне-присущих качеств права, что способствовало перерождению права в санкционированное властью насилие. Положительное право Старого порядка теряло в глазах населения свой моральный авторитет и общеобязательность. Вследствие чего на повестку дня встал вопрос о разрешении указанных выше проблем посредством создания новых форм власти и правопорядка. При этом такая постановка вопроса не могла быть выведена сугубо из отвлечённых теоретических рассуждений, для которых было характерно представление о возможности создания гармоничных схем устройства общественных отношений в раз и навсегда организованном, разумно устроенном государстве. Воздавая должное М.М. Ковалевскому и П.И. Новгородцеву, мы хотим заметить, что в ходе революции расширялось само представление о равенстве и свободе, в результате чего мыслимая картина мира претерпевала изменения и трансформации. Таким образом, ими было доказано, что понимание свободы и равенства активно коррелируется с культурным контекстом. Более того, расширение самого содержания равенства в революционную эпоху выступает своего рода ключом к пониманию, как идейных истоков Великой французской революции, так и тех запросов и требований, которые могут быть сформированы обществом в условиях становления буржуазной цивилизации. Так, по справедливому замечанию Новгородцева, в ходе революции «понятию о равенстве как о равноправии было противопоставлено иное представление, вытекавшее из требования равенства материального» [10, с. 312] и «умственного» [10, с. 312], что, безусловно, противоречило и противоречит пониманию достоинства личности, низводя организацию общества до уровня примитивных форм коллективного сосуществования. Вместе с тем, отталкиваясь от идеи А. де Токвиля о вырождении суверенитета в революционный период, данная группа учёных вполне обоснованно развила предположение о перерождении ничем не ограниченной и не связанной свободы во всемогущество государственной власти. Вследствие чего, мы вполне солидарны с мнением Покровского о том, «раз став на ту точку зрения, что индивид не цель, а только средство в интересах целого, мы утрачиваем всякие принципиальные сдержки и можем докатиться до дна» [12]. Учитывая вышеизложенное, нам остаётся только согласиться с точкой зрения Новгородцева о том, что смысл Декларации прав человека и гражданина 1789 г. заключается в охране живой человеческой личности [7, с. 535]. Ведь, провозглашённые в Декларации права и свободы человека, по точному замечанию Б.А. Кистяковского [6, с. 10], составляют границу всякой правовой государственной власти, а неукоснительное и полное провидение принципов Декларации способствует трансформации и преобразованию всей политикоправовой культуры общества. Тем не менее, реальное содержание и сила этих принципов не сознавалось французским обществом того времени. Новая постановка положения личности в государстве требовала создания действительных форм и средств правовой защиты. Однако вся интеллектуально-практическая работа в эпоху революции была направлена исключительно на устранение ограничений свободы и на отмену старых форм неравенства. Иными словами, интеллектуальная мысль данной эпохи оставляла вне поля зрения вопрос ограничения государственной власти, зацикливаясь исключительно на вопросах её организации. Между тем, бесправие и насилие стали нормами жизни в период револю- История 83 ции. Ведь, как справедливо заключал Гессен, «Декларация прав – монолог законодателя, риторическое упражнение на либеральную тему, если за каждым из её императивных велений не стоит во всеоружии независимый суд» [3, с. 5]. К этому стоит добавить, что с течением времени претерпело изменение идейное отношение к революционным принципам. К примеру, Кистяковский писал, что «к принципам Декларации прав установился совершенно будничный, чисто утилитарный взгляд на провозглашенные Декларацией свободы и права» [5, с. 459], что ни в коем случае нельзя списывать исключительно на неспособность последовательно и неукоснительно претворять в жизнь провозглашённые принципы, так как здесь необходимо учитывать возможное и вполне закономерное противоборство социально-экономических интересов в обществе. Нам необходимо правильно и беспристрастно оценивать в динамике весь потенциал заложенных Декларацией принципов, которые, по мнению Новгородцева, сводились в эпоху Великой Французской революции исключительно к равенству всех перед законом [10, с. 311]. Одновременно с этим, исследуя в динамике принцип равенства, Новгородцев пришёл к заключению, что «идеал равенства, подобно идеалу свободы, также не проводится последовательно и до конца в современном государстве: равенство в правовом государстве есть только понятие юридическое и формальное» [9, с. 227]. Таким образом, вместе с изменением представлений о взаимоотношениях личности и общества углублялось и расширялось представление о свободе и равенстве. Получается, что, выходя за рамки механистического восприятия личности и общества, индивидуалистическая доктрина либерализма по Новгородцеву [10, с. 281] находила возможные точки роста через две различные, но взаимозависимые идеи – через идеи свободы и идеи равенства. Происходила критическая переоценка установившихся после революции прав и свобод, вследствие чего, по мнению Кистяковского, становилось понятно, что «требование осуществления прав человека и гражданина вытекает из самой природы взаимоотношений между государством и личностью и является непременным условием всякого политического, правового и социального прогресса» [5, с. 463]. Несомненно, только в борьбе за право человек может претендовать на признание за собой права на достойную жизнь, на уважение своего человеческого достоинства и рассчитывать на социально справедливые отношения в обществе. Поэтому нам следует признать вполне обоснованным высказывание Кистяковского о том, что «последовательное осуществление Декларации прав человека и гражданина привело бы, несомненно, к коренному преобразованию не только всего политического, но и социального строя» [5, с. 462]. Вместе с тем, мы признательны французскому народу за провозглашение безусловной ценности личности, за кодификацию принципов свободы и равенства в той простой и понятной форме, в которой эти принципы были переданы будущим поколениям. В конечном итоге, нам следует признать, что только при неукоснительном росте самоценности личности и уважении к её правам и свободам возможно позитивное преобразование всей политической системы общества и установление социально справедливых отношений.