Учитель счастья
творческая работа учащихся по литературе (9 класс) по теме

Герои нашего времени. Нравственный идеал современника.

Доброе имя учителя.

(Сочинение)

Автор – Наумова Анастасия Олеговна, ученица 9 «А» класса МБОУ СОШ № 6 г. Балтийск, Калининградская область

Руководитель Ухабина Мария Григорьевна,

учитель русского языка и литературы, МБОУ СОШ№6 г. Балтийск, Калининградская область

2014

 Учитель! Перед именем твоим

Позволь смиренно преклонить колени

Н. А. Некрасов

Он успел снять трубку и сказал только три слова:

"Кажется, я умираю..." Был весенний мартовский день. "Так хочется покинуть принудительное ложе и выйти на вольный воздух, послушать звон капели, понаблюдать за тем, как лопаются почки у верб, как горланят возбужденные грачи... С хрустом, но выпрямляются плечи. Хорошо, очень хорошо!" Письмо, написанное им накануне, друзья читали, не зная еще, что он уже мертв.

Во время похорон к сыновьям, окаменевшим от горя, подошел глубокий старик: "Не только вы - я хороню сегодня отца". Он говорил о человеке, который был моложе его почти на 30 лет. Отец, кумир, звезда, гигант...  О ком эти слова?  Арсений Иванович Сошников - учитель.

Его именем назвали улицу. А на одном из зданий повесили мемориальную доску: "Здесь работал видный педагог, заслуженный учитель А. И. Сошников".

Видный педагог?

         Когда из жизни уходит строитель, его значение, его величие мы читаем в контуре построенного им моста. Когда пытаемся измерить глубину следа, оставленного на земле ученым, - изучаем его трактаты. Удел учителя - жить только в памяти своих учеников. А память у учеников Арсения  Ивановича Сошникова - редкая. Но можно ли назвать редкими услышанные от них истории?..

Вот рассказ учительницы о дне рождения, который ей, сироте, когда-то устроил Арсений Иванович. "Моей дочери скоро будет столько лет, сколько мне тогда было, а платье, сшитое из подаренной им ткани, я до сих пор храню и часто думаю, что в тот день я, может, и родилась-то по-настоящему". А это рассказ однополчанина. В 42-м попал под Киевом в окружение, скитался по тылам, наконец вышел к своим, а свои отнеслись с подозрением, и он уже было и сам уверовал, что "какой-то замаранный", а политрук Сошников сказал: "Запомни: только мертвый оценивается вчерашним днем. Только у мертвого нет завтра". "И я навеки запомнил и эти слова, и этого человека, и встретил свое завтра так, как он подсказал". Рассказ соседки, просто соседки по дому, о том, как в самое трудное для нее время Арсений Иванович зимними вечерами выводил ее на вечерние прогулки и объяснял звездное небо. "Не знаю, и за что мне такое счастье выпало - жить с ним рядом... Недавно взяла у дочки карту звездного неба, отметила на ней Орион, очень он это созвездие любил, и написала: "Созвездие Сошникова».

Они шли и шли, рассказывали и рассказывали, торопясь, волнуясь,- они так хотели, чтобы ни один его поступок, ни одно его слово не канули в неизвестность. И снова: "Поехал в Москву на совещание, привез парик девочке, мучающейся оттого, что стали выпадать волосы". И это - высокая, видная педагогика?

Только какая-то предельная концентрация подобных поступков в жизни одного человека, красная нить, на которую они все нанизывались, страсть его, прорывающаяся даже из небытия, заставляли задуматься. Необыкновенная личность, складывающаяся из обыкновенных черт? Гигант, вырастающий из малых, так часто пренебрегаемых нами дел? После похорон, уезжая, домой в Москву, сыновья увезли и архив отца. Несколько чемоданов. Стали архив разбирать. И узнали то, чего до сих пор не знал никто.

Всё они о нем знали... И как умно вел занятия в поэтическом кружке "Искры", и как мог обрадоваться красивым сережкам у своей ученицы, считая, что украшения женщине-учительнице необходимы. И то, как ввел "музыкальные перемены" в школе. Они знали, как жадно читал он книги, безжалостно, яростно или радостно исчеркивая страницы. Они даже название любимого им цветка помнили - вербена, и посчитали важным рассказать, как сердито однажды заступился он за обыкновенный одуванчик, который хотели изгнать из их сада ревнители образцового быта. Про одуванчик знали, а про это не знали. Никто. Даже его друг Кулаков. Даже сыновья.

Они стали разбирать архив и среди многочисленных писем, записных книжек, дневниковых заметок обнаружили педагогические статьи! "Не впадать в крайности при решении вопросов школьного обучения", "Авторитет и нравственная красота воспитателя", "История в процессе познания",  "О свободном воспитании детей в понимании Льва Николаевича Толстого" - целая книга педагогических раздумий! Неоконченная, не собранная еще воедино, кое-где с повторами, но - книга! И теперь мы можем отчетливее проследить ту самую нить, на какую, о чем бы ни были рассказанные о нем истории, все они нанизываются...

Как Есенин был не просто поэт, а орган природы, созданный для поэзии, так и Арсений Иванович, сказали мне в школе, орган природы, созданный для того, чтобы учить. Это правда, но не вся об учителе Сошникове. Потому что теперь мы можем говорить не только о влиянии его собственной личности на личность других, но и о том, чем он при этом руководствовался и что потом извлекал, - о стройной системе его педагогических воззрений.

      Учить, по учителю Сошникову, - это значит учить счастью. Не просто воспитывать "коллективистов", "чутких, добрых, совестливых людей", "творчески мыслящих". Это само собой, это этапы воспитания, а надо идти дальше, потому что цель - делать людей счастливыми.      Не больше и не меньше! Учитель должен учить не просто физике, литературе, педагогике - он должен учить радости. "Не горе дает нам ключ к пониманию жизни, а радость",- читаю я в статье с таким символичным названием "Торопись обрадовать!". "Горе, как плуг, только пласт поднимает и открывает возможности для новых жизненных сил. Не в горе, а в радости смысла жизни; горе само иногда помогает более реально осознать жизнеутверждающую силу радости". И дальше: "Радость - великая сила прогресса". А еще точнее, радость  - "смысл жизни ".

Мысль А. Сошникова всегда социально отточена. "Самое дорогое в любом нашем деле - это человек. И если какое-то дело оскверняет человеческую личность, если оно создает невыносимо тяжкие условия для человека-труженика, не мобилизует его, не радует его, - то это дело по сути своей чуждо человеку".

Следовательно, воспитать достойного члена общества - что является задачей учителя - и значит воспитать его оптимистом. Научить счастью. "Человек должен быть всегда счастливым! Это не значит, конечно, что он всегда преисполнен "телячьего восторга". Нет. Он должен возмущаться, негодовать, бороться и побеждать. И во всей этой деятельности, временами тяжкой, малоденежной, многохлопотливой, должен устраивать свое большое счастье". Но можно ли, посильная ли это задача для смертного, для учителя - научить такому "большому счастью"?

Можно, - утверждал учитель Сошников, - можно! Утверждал собственным учительским опытом - он поднимал людей к счастью, как первым поднимал бойцов в атаку, - утверждал выводами, сделанными из этого опыта.

Читая огромную переписку Арсения Ивановича, я обратила внимание на его письмо в Московский онкологический институт ("примите СОС") с просьбой спасти ученицу Галю Баранову. Заканчивается это длинное письмо, полное медицинских терминов, так: "Извините за беспокойство, прошу не считать меня назойливым. Речь шла о Человеке - самом уникальном творении Земли, а может быть, и всей Вселенной"...

Галя Баранова, обыкновенная ученица, - для него Человек с большой буквы. Вот тот ключик, которым открывает учитель Сошников дверь в счастье своих учеников...

Каждый человек - Человек с большой буквы. И грустная девочка-сирота, и потерявший веру в себя солдат, и женщина-соседка, за суетой и невзгодами не видевшая звездного неба. Каждый. "Каждого ребенка можно сделать хорошим человеком" - так называется следующая статья А. И. Сошникова. Это не прекраснодушие. И не донкихотство - меньше всего был похож на донкихота этот человек огромного реального знания, ученый по складу ума. Это объективная возможность. Для того чтобы каждого сделать хорошим человеком, или, иными словами, научить "большому счастью", учителю нужно одно-единственное: "Убедить воспитуемого (раз и навсегда!) в том, что он, ученик, не сырой материал, не полено для обработки и переработки, не "чистый лист бумаги", на котором всяк имеет право что только ему угодно нацарапать?, - все это фантазии невежд. Убедить его в том, что он, ученик, - кладезь возможностей". В этом "в первую очередь заключается искусство учителя, вершина его мастерства".        

А каких учеников любил Арсений Иванович? Неожиданное: "Оступившихся". Конечно, он очень любил увлеченных - и учителей, и учеников, он очень старался создать атмосферу увлеченности в школе, но сам больше всего возился с теми, кто споткнулся, согнулся, свернул... И не уставал повторять своему преемнику: "Если тебе говорит ученик - не перепроверяй. Никогда". "Он стоял за передоверие" - так определит его друг. "Завышение", "передоверие" - вот те инструменты, с помощью которых А. И. Сошников прививал своим воспитанникам оптимизм, как любил и умел прививать деревья.

Если ребенок - всегда Человек с большой буквы, и задача учителя не воспитывать из него Человека, а сейчас, сегодня убедить его в этом (принципиальная разница!); если цель воспитания - счастье, то многое из школы уйдет, должно уйти просто как нецелесообразное. Его педагогика была педагогикой радости и здравого смысла.

Во многих школах сегодня  (не надо закрывать на это глаза, несмотря на успехи) перестали ценить целостную личность ученика, меньше всего говорят о нем как о человеке, о его особенностях, зато много толкуют о его отметках: их исправляют, повышают, за них борются, по ним переводят, исключают, награждают". И далее: "Под натиском так называемых единых требований во многих школax идет планомерный процесс обесцвечивания личностей под некий усредненный стандарт без резко выраженных индивидуальностей".

Страдает личность, страдает и сам процесс познания. Всем запомнился приведенный им пример: "Петя большой и Петя маленький". Мальчик Петя вызван к доске рассказывать о Петре I. И весь класс думает не о Петре, как надо было бы, а о Пете: ответит - не ответит, выкрутится - не выкрутится и что получит?

Он считал, что пятибалльную систему отметок следует отменить. Этого сделать ему, разумеется, не разрешили, но он не уставал повторять: "Не в двойках беда и не в пятерках радость". А педагогов школы всегда поправлял: не "троечник", а "учится на тройки". И отменил почетную доску отличников. И ввел новый порядок выдачи аттестатов об окончании школы, который действует и сейчас. Порядок наоборот: первыми на сцену под аплодисменты поднимаются те, у кого тройки, - чтобы и в самом деле не поверили, что они "троечники". Последними - отличники. "Им ведь и так хорошо",- объяснял Арсений Иванович.

Он считал, что если ученики смеются - значит, все хорошо... Так ведь считает и каждая любящая мать и каждый любящий отец. Он и любил своих воспитанников, как родных, как своих мальчиков, близнецов Геру и Витю.  «И даже,  -  сказали мне сыновья, -  временами казалось, что их он любил больше...»

И как эхо, многократно усиленное и повторяющееся, читаю я сегодня в письмах учеников к учителю одну и ту же фразу: "Ребятишек я своих люблю..." Проповедник и исповедник. Отец и трибун.

"Вы такой же подвижный, с улыбкой и громким голосом?" – написано в одном из писем к Сошникову.  Девочка забыла, что голоса у Арсения  Ивановича нет. Человек, которого называли трибуном, говорил почти шепотом. Учитель, чье слово было таким теплым, живым, имел металлическое горло. Он любил петь, до войны пел в учительском хоре. После войны уже петь не мог.

Конечно, врачи рекомендовали ему голосовой покой. Но это было все равно, что советовать оглохшему Бетховену перестать сочинять музыку... Он уже собирался на пенсию. Можно было наконец снять руку с горла и взять ручку, писать. Но он поехал в Москву. Прочел в газете, что появилась возможность избавиться от проклятой трубки, и перенес пять операций - пять! - так он хотел говорить. И все они оказались впустую.

Словно какая-то высшая сила заставляла его проверять на самом себе - как вакцину проверял на себе Пастер - выстраданное им убеждение, что человек может научиться быть счастливым. И до последней минуты оставаясь учителем счастья, он сам был очень счастливым человеком. "С хрустом, но выпрямляются плечи. Хорошо. Очень хорошо!" Он медленно поднялся по лестнице, снял холодную черную трубку телефона и успел сказать только три слова: "Кажется, я умираю". Их услышала одна телефонистка…

Между какими-то физическими формулами и заметками о живописи Курбе в его записных книжках сегодня читаю: "Среди 250 000 видов трав нет травы под названием "былинка". Иногда былинкой зовут горькую полынь. Может быть, былинка - это просто одинокая трава?.." Он так не любил одиночества. Он всегда был окружен людьми. А умер один, будто и тут старался уберечь окружающих от горя.

В архиве Арсения Ивановича есть две странички. На письмо и на статью не похожи. Датированы годом смерти и называются "Память", "Светлая память,- задумывался ли  он над словами, которые мы обычно произносим, когда человек уходит, - почему люди так говорят?.. Не потому ли последней волей часто бывает просьба помнить добром, не мучить себя, не плакать..." Эти строки подчеркнуты дважды. Кончаются страницы словами: "Мы будем жить в частице вашего великого счастья"...