Анализ стихотворения М. Цветаевой "Не думаю, не жалуюсь, не спорю, не сплю..."
учебно-методический материал по литературе (11 класс) на тему

Анализ стихотворения М.И. Цветаевой

«Не думаю, не жалуюсь, не спорю, не сплю…»

Не думаю, не жалуюсь, не спорю,

Не сплю.

Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,

Ни к кораблю.

Не чувствую, как в этих стенах жарко,

Как зелено в саду.

Давно желанного и жданного подарка

Не жду.

Не радуют ни утро, ни трамвая

Звенящий бег.

Живу, не видя дня, позабывая

Число и век.

На, кажется, надрезанном канате

Я – маленький плясун.

Я – тень от чьей-то тени. Я – лунатик

Двух темных лун.

13 июля 1914

«Поэзия – крик моего времени – моими устами, контр-крик его самому себе», - сказала М.И. Цветаева о своей поэзии. Поэтому пронзительное самообнажение мы видим в каждом ее стихотворении. Отрицание собственной жизни, безудержное стремление «пропасть», раствориться в мире, игра теней – все это загадочно и пронзительно соединено в стихотворении «Не думаю, не жалуюсь, не спорю, не сплю…».

Перед нами - обнаженная душа лирического героя, который бежит по жизни, как канатоходец по канату. Это движение (бег с короткими остановками, со вздохами и выдохами) задано уже ритмом стихотворения – чередованием длинной и короткой строк.

Неровное (нервное) движение подчеркнуто и enjambements-ом – устремленностью смысла к концу двустишия, что усиливает напряженность, взволнованность, неуравновешенность,  даже опасность (вздохи – паузы подчеркнуты синтаксически).

Неуравновешенность, дисгармоничность выражена и неточными рифмами:

не спорю – к морю;

не сплю – ни к кораблю;

жарко – подарка;

в саду – не жду;

ни трамвая – позабывая;

на… канате – лунатик;

плясун – (двух) лун.

Таким образом, и ритмически, и лексически, и синтаксически передана крайняя душевная разомкнутость лирического героя, его разъятость (разъ-Я-тость), переходящая в разорванность, раздробленность души, подчеркнуто отрицающей этот мир.

Однотипность рефрена (анафора), градационная насыщенность глаголов с отрицанием не усиливает желание лирического героя уйти из мира чувств, отказаться от мысли и общения, отказаться от любого движения в пространстве, чётко прорисованном в стихотворении:

«солнце – луна – море – корабль –

- стены – сад –

- трамвай –

• канат».

Пространство не расширяется, а, наоборот, сужается (усиливая отрицание всего, что способно радовать и возрождать душу), сужается, замыкая в себе Лирического героя, оставляя ему лишь канат.

Утрата чувств («не чувствую, как в этих стенах жарко»), утрата гармонии («не чувствую, как зелено в саду» - цветовая символика гармонии) подчеркивает раздвоенность лирического героя, дисгармоничность души которого усиливается и внутренним контекстуальным противопоставлением во 2 строфе (антитезой):

Давно желанного и жданного подарка

Не жду.         [жданного – не жду]

Поэтому ничто не радует лирического героя – «ни утро, ни трамвая звенящий бег», т.к. они лишь подчеркивают быстротечность, мгновенность жизни человека, отсчитывающего бег времени: «утро – день – число – век». А может быть, это сама Вечность ведёт отсчёт времени?!

Время, пронзительно убыстряющее свой бег, враждебно человеку, теряющему способность воспринимать мир, теряющему память. И этим тоже правит Время.

Борьба человека с безжалостным, всепоглощающим потоком времени и невозможна – это подчеркнуто единственной лексически точной рифмой: «бег – век».

Образ несущегося времени – «трамвая звенящий бег» - символичен в стихотворении М.Цветаевой. Именно такой образ времени мы встречаем у Н.Гумилева:

Шёл я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мной летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял при свете дня.

        («Заблудившийся трамвай»)

Но у  М.Цветаевой образ времени усложняется. Образ «трамвая» становится синонимичен образу «корабля», который в поэзии Цветаевой – символ ладьи, увозящей души по реке Времени в мир теней, в мир смерти (Как он созвучен ладье Данте!). Поэтому-то Лирический герой и не рвётся «к кораблю», не спешит, как впрочем, и не радуется звенящему бегу «трамвая», проносящегося мимо Времени.

Стремительный бег Времени, подчеркнутый насыщенностью глаголами-сказуемыми (при отсутствии подлежащего), резко обрывается в начале 4-ой строфы, являющейся своеобразным ответом на своеобразный вопрос, заданный в 3-ей строфе зарифмованными окончаниями 1 и 3 строки:   ни трамвая – позабывая (А я?         –      а  я?) – «А кто Я в этом стремительном времени?» И Время резко останавливается – на мгновение: при полном отсутствии глаголов вырисовывается картина томительной неподвижности:

Надрезанный канат –

        Маленький плясун –

                Тень от чьей-то тени –

                        Лунатик –

                                Две темные луны.

Что это? Игра теней? Или мир теней?

Начало строфы – энергичное «На…», оторванное от существительного «канате» (столь редкий в поэзии художественный прием – гипербатон, но столь любимый М.Цветаевой), - «На», брошенное в пустоту, - своеобразный ответ Времени и Вечности вопрошающему человеку. Это символический подарок (не его ли так долго желали и ждали?),  подарок Вечности и Времени – человеку.

Но кто он? – «Маленький плясун» (кривляка, позёр, фигляр) – «тень» - «лунатик».

Призрачность существования человека, его бездейственность подчёркнута нагромождением предметности (существительные в роли сказуемых). Причастность человека к Вечности и ко Времени – обман, призрак. Кажущаяся жизнь, кажущееся движение есть только мгновенное истаяние, призрачное отражение во Вселенной «чьей-то тени». Вся 4-ая строфа насыщена этой призрачностью, этим отражением:

• и заданная неопределенность, неуверенность словом «кажется» (разрывающим «на канате»);
• и «тень от чьей-то тени» - в вопросе чьей, являющимся центром этой фразы, отражаются как в зеркале тени;
• и даже вертикально заданное отражение «Я» в «Я» и «Я+Я» в «двух» (анафоричность строк – это тоже своеобразное отражение, своеобразные тени и в то же время сближение и слияние «Я» в «две» луны – растворение «Я» в другом «Я» - растаЯние - основная тема цветаевской поэзии;
• и, конечно же, лунатик, живущий по своим законам (или законам Вечности?!) в нереальном, зеркально отраженном мире – в мире Морфея.

А Время? Время пульсирует, прерывается, оно дробится на маленькие осколки, отражающие и приглушающие лунный свет, который не дает тепла, а лишь искажает всё, делает действительность уродливой.

Раздробленность Времени при томительной неподвижности подчеркнута и сложным синтаксисом:

*довольно сложной фигурой – гипербатоном («На, кажется, надрезанном канате»);

*параллелизмом, осложненным enjambements-ом:

                Я – маленький плясун.

Я – тень от чьей-то тени.

Я – лунатик

Двух темных лун.

Интересна звукопись как последней строфы, так и всего стихотворения в целом.

Подчеркнутое в первой же строке отрицание «не жалуюсь» звукописью не только не подтверждается, но и опровергается: многократно повторяющийся открытый звук [у] (как внутри строк, так и в ударных окончаниях строк) в 4-ой строфе переходит в закрытое [ун], уходящее глубоко вовнутрь человека. Это уже не жалоба, не стон, а скорее – вой в темноту, таинственную бесконечность, вой, переходящий в ответный ветер Вселенной - [ух – ых - ун] (в последней строке).

Отсутствие заглавия позволяет вновь (ретроспективно) обратиться к первой строфе, и тогда становится ясно, почему «не думаю, не жалуюсь, не спорю, не сплю», почему «не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю, ни к кораблю». «Тень от чьей-то тени», «лунатик» (существующие в ином мире – не реальном) не чувствуют, не помнят. Контекстуальная оксюморонная замкнутость с новой силой подчеркивает замкнутость, одиночество человека во Вселенной, такой чужой и стремительно уносящей человека в небытие.

Так решается М.Цветаевой в этом стихотворении её излюбленная тема одиночества.