Статья "Русская душа: комментарий к стихотворению В. С. Высоцкого "Я не люблю"
статья по литературе (11 класс)

Русская душа: комментарий к стихотворению

В. С. Высоцкого

«Я не люблю»

(или философско-литературные аллюзии)

Один из исследователей личности и творчества поэта (о. Павел Гумеров) дает ему такую характеристику: «Натуру Владимира Высоцкого можно назвать карамазовской. Один персонаж романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» говорит про Митю Карамазова: «Мы натуры широкие, карамазовские… способные вмещать всевозможные противоположности и разом созерцать обе бездны: бездну над нами, бездну высших идеалов, и бездну под нами, бездну самого низшего и зловонного падения». Эта чрезмерная широта, метание из крайности в крайность, к сожалению, присуща русской душе, и эта черта является большой ее трагедией. Владимиру Семеновичу были также очень свойственны такие крайности» (1). 

 С большой силой эта черта русской души воплощается в одном из самых известных его стихотворений (песен), содержащем, по-видимому, кредо всего его творчества, – «Я не люблю», написанном в год тридцатилетия поэта. В этом  произведении раскрывается как общее, философское отношение поэта к жизни, так и оценка конкретных, хотя и очень важных ее проявлений. Русский человек в своем чувстве всегда способен (не хочет, не склонен, а именно готов) идти до конца, до самой крайней крайности. «Я не люблю, когда наполовину», потому что надо всё, всё целиком; «или когда прервали разговор», потому что всегда надо договорить, дойти до последних выводов, выяснить и высказать (по отношению к Высоцкому можно сказать – выкричать) самую суть, не оставляя ничего потаенного и недосказанного. «Уж лучше пусть откажут тормоза» – в этом смысле как будто о том же. Но обратите внимание, насколько же точно  выражено здесь эмоциональное предпочтение. Жизненные тормоза не отключаются сознательно, решением человека (он, возможно, и хотел бы затормозить, да не может) они именно отказывают, ломаются, не выдерживают, помимо его воли. И это событие вовсе не хорошо как таковое, само по себе,  оно только, во всяком случае, лучше («уж лучше») «уверенности сытой» (жизни «наполовину», без отчаянной готовности к «отказу тормозов»). И это «лучше» вовсе не радует героя: он откровенно признается и в том, что иногда «трусит», и в том, что не любит себя за это (ср. признание Некрасова: иногда «у лиры звук неверный исторгала моя рука»). Ведь готовность идти до конца очень часто предполагает не что иное, как «фатальный исход» (гибель). Но герой поэта (в общем-то, он сам) вовсе не любит его и к нему не стремится. Ему бы жить дальше, он не устал от жизни, любит ее, а не любит «не петь веселых песен». Характерно, что именно с этого как будто оптимистического признания начинается стихотворение, все дальнейшее продолжение которого довольно мрачно и проникнуто неприятием действительности. Но уже и в этой первой строфе, таится возможность (а часто и действительность) «бездны низшего и зловонного падения»: при неофициальном исполнении песни поэт часто заменял «когда веселых песен не пою» на «в которое болею или пью».

Почему же герой должен идти и идет до конца («я это никогда не полюблю!»)? Почему, как говорится в другой песне автора, иногда приходится «надевать деревянные костюмы»? Потому что «невинных бьют», а он не в состоянии смириться с этим. Черви сомнения грызут его так, как будто он уже мертв. Но он еще жив и не готов разменивать «по рублю» «миллион» своей искренности и таланта на показушных «манежах и аренах», зато готов бороться.  Потому что мир этого стихотворения (заметим, конечно, не всего творчества Высоцкого), в котором он живет, ужасен, в нем нечем «восторгаться»: это мир «насилья и цинизма», предательства («выстрелов в спину»), лжи и трусости («сплетни в виде версий» – не просто ложь, а ложь трусливая, когда клеветник еще и пытается снять с себя ответственность за ее передачу), мир «бесчестья» (собственно, об этом многие тексты Достоевского: об утверждении «права» на бесчестье). Честь в нем заменена на «почести» (к сожалению, упоминание «иглы» здесь тоже не случайно: в конце концов, поэт предпочел реальные наркотики предлагаемой обласканности властью взамен на смирение и согласие на «бессилие»). Вот откуда «болею или пью»: слишком тяжело! «Не выносит душа поэта» наглого залезания в нее! Она – душа сильная, но все же слишком уязвима, ранима для того, чтобы смириться с повседневным подслушиванием и подглядыванием («когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо»). Здесь явно сказалось существование в удушливой атмосфере брежневского СССР.

Отношение Высоцкого в своем творчестве к религии, к христианству – это отдельная большая тема. О ней можно прочитать в указанном источнике (1). Применительно же только к данному стихотворению можно сказать, что в нем душа неосознанно взыскует Бога, стремится к нему, но не может найти, обрести его. Отчего? Оттого, что «не верит» (не только «в восторженность», а вообще). В сущности это душа трагического героя, атеистического экзистенциалиста, который в конечном итоге, рассчитывает найти опору для сопротивления тому, что ненавидит, исключительно только в себе самом, в своей отчаянной свободе (из другого текста Высоцкого: «я не верю судьбе, а себе еще меньше»).  Насилье – это нечестная сила, бессилие же – честная слабость. Его идеал – честная сила. Но ее, силы-то, у человека-одиночки как раз и не хватает (и не хватило). В нем нет жалости к «сломанным крыльям», потому что не важно, что сломаны, но ведь были «крылья»! Что-то в этом есть от горьковского ницшеанства в образе умирающего упрямого Сокола («я славно бился, я видел небо»). Почему ему «жаль распятого Христа»? Потому что он смотрит на Христа как на человека. В таком случае его жертва – бесполезна. Один человек не может искупить все грехи мира (если только он не богочеловек, но поверить в это поэт не в состоянии).

Завершая размышления об этом стихотворении, необходимо отметить то, чем завершается оно само. «Впереди большие перемены» - пишет Высоцкий в 1968 г. Поистине к нему в определенной степени также относится наличие той таинственной способности, которую великий русский философ Н. А. Бердяев находил  в лермонтовском гении – дара пророческого видения будущего.

1. Владимир Высоцкий: трагедия русской души http://www.pravoslavie.ru/51462.html.