Просторечия в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» как средство отражения социокультурной жизни России начала XX века.
статья по русскому языку (11 класс)

Просторечия в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» как средство отражения социокультурной жизни России начала XX века.

Язык, несомненно, является самым выразительным зеркалом человеческой жизни. На него влияют и исторические события, и социальная обыденность конкретной эпохи. С этой точки зрения можно рассматривать язык как глобальное явление, как социокультурный феномен, позволяющий нам, современным людям, проникнуться реалиями прошлого. В этом плане становится актуальным изучение языка конкретных писателей, ведь только в высокохудожественном слове возможна наиболее точная, ясная и правдивая характеристика общества и культуры.

Любое произведение обязательно имеет связь с миром, в котором писатель творит: как с конкретными людьми, так и с общими социальными настроениями. Можно вспомнить слова великого русского критика, писателя Виссариона Григорьевича Белинского: «…литература есть сознание народа, цвет и плод его духовной жизни» [Белинский, 1953-1959: 19]. Рассмотрим в частности язык произведения Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита». Так, например, изучая просторечия в романе можно приблизиться к пониманию опредёленных закономерностей социокультурной жизни в России начала XX века.

Просторечия являются одной из существенных форм русского национального языка, не менее важного для изучения, чем и литературный язык. Они понятны для непосредственных носителей языка, определённой частью которого являются малообразованные или вовсе необразованные люди. В произведениях великих писателей просторечия можно обозначить в речи персонажей как средство характеристики героя. В этом случае они используются для достижения опредёленной художественной задачи, которая может преследовать разные цели: экспрессивно-эмоциональная обрисовка героя, указание на социальную принадлежность, создание индивидуальных особенностей образа и т. д. Для писателя важно не сказать, что его герой – выходец из народа, а показать это; и разговорная речь выступает как средство подобной характеристики.

В романе «Мастер и Маргарита» представлены разнообразные персонажи. Современный читатель отметит присутствие на страницах произведения людей из разных социальных слоёв, представителей разных профессий, участников разных общественных объединений. Нам откроются члены «МАССОЛИТ»-а, заседающие за вкусными кушаньями в Доме Грибоедова, что являлось пародией на Союз писателей и Дом Герцена, в стенах которого располагались «Российская ассоциация пролетарских писателей» и «Московская ассоциация пролетарских писателей». На улицах Москвы мы увидим взволнованных фальшивыми купюрами шофёров. Мы познакомимся с домработницами, разносчиками телеграмм, актёрами, зрителями, зеваками и прочими лицами. Все это ярко характеризует социокультурную специфику России, а в частности, Москвы 1930-х годов. Для этого автор сознательно использует стилизованную разговорную речь с присущей ей лексикой.

Так, например, в романе много просторечий, выраженных глаголами. С помощью толкового словаря Сергея Ивановича Ожегова мы можем точно установить все их значения. Прежде всего, такими словами изобилует речь взволнованная, наполненная экспрессией. Вспомним момент мнимого помешательства Ивана Бездомного из 8 главы «Поединок между профессором и поэтом»: «Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет!» [Булгаков, 1987: 463]. В словаре мы находим слово «улизнуть» с пометой «прост.»: «Уйти незаметно, потихоньку» [Ожегов, Шведова 1997: 831]. Читателям открывается возмущённый, потрясённый герой, речь которого показывает его эмоциональное состояние. Маргарита в главе 23 «Великий бал у сатаны» ругает Бегемота: «Если ты, сволочь, ещё раз позволишь себе впутаться в разговор...» [Булгаков, 1987: 629]. «Впутаться» в данном случае – «Делать кого-н. соучастником в чём-н (разг.)» [Ожегов, Шведова 1997: 101]. Мы чувствуем настроение Маргариты так, будто присутствуем рядом с ней на балу у Воланда. Фагот в главе 12 «Чёрная магия и её разоблачение», разыгрывая представление в варьете, снабжает свои реплики экспрессивными глаголами, позволяющими автору через речь персонажа выразить его чувства, создать необходимый образ невежливого, грубоватого приспешника Воланда. «Катитесь отсюда! Без вас веселей» [Булгаков, 1987: 496] – говорит он про Бенгальского, и глагол «Катиться» здесь означает «То же, что убирайся, убирайтесь (прост.)» [Ожегов, Шведова 1997: 269]. Затем Фагот обращается к публике: «Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем дамский магазин!» [Булгаков, 1987: 496]. Если рассматривать полисемическую парадигму глагола «сплавить», то мы увидим, что первое значение слова литературное, а второе –просторечное. Приведём эти значения: «Сплавить. 1. Отправить (лес, брёвна) вплавь по течению реки. 2. перен. Избавиться от кого-чего-н., удалив от себя (прост.)» [Ожегов, Шведова 1997: 740]. Здесь мы сталкивается с собственно просторечным пластом лексики, в котором развивается новое значение слова, отличное от прямого литературного. Такие слова – результат естественного процесса формирования активной лексики, где каждая лексема необходима носителю языка и входит в его словарный запас, отражая актуальное для социальной группы или даже эпохи значение. Так, первое значение здесь узкое, оно обозначает конкретное действие с предметной областью материального мира, и употребимо при описании лесопильных работ. В нём мы находим такие гипосемы, как «лес», «брёвна»; они обозначают вещи предметного мира. Второе значение шире, в нём мы не находим «предметных» гипосем, а, значит, область его употребления для носителя языка расширяется, что актуализирует переносное просторечное значение, делает его чаще употребляемым, чем прямое.

Но гораздо показательнее те персонажи, которые являют собой типичных носителей просторечия: выходцев из народа или же безграмотных представителей мнимой интеллигенции. К первой группе относятся, например, повара из главы 15 «Сон Никанора Ивановича»: «Охота была эту баланду хлебать» [Булгаков, 1987: 538]. «Хлебать» здесь – «(прост.). Есть (жидкое), черпая ложкой» [Ожегов, Шведова 1997: 863]. Ко второй группе можно отнести, основываясь на характеристике речевого портрета, писательницу Настасью Лукинишну Непременову: «Хлопец, наверно, на Клязьме застрял» [Булгаков, 1987: 432] – говорит она в главе 5 «Было дело в Грибоедове» про «опаздывающего» Михаила Александровича Берлиоза. «Застрять» в данном контексте означает «Задержаться, оставшись надолго где-н. (разг.)» [Ожегов, Шведова 1997: 221]. Предпочитая просторечное значение литературному («Плотно войти, попасть во что-н. так, что трудно вынуть, высвободить» [Ожегов, Шведова 1997: 221]), персонаж характеризуется как посредственный писатель: поскольку речь её невыразительна, то и качество литературы должно быть сомнительным.

Но ещё больше в романе просторечных существительных. Рассмотрим некоторые одинаковые слова, находящиеся в речи разных персонажей. Совершенно очевидно, что они были общеизвестны и характерны для всей эпохи.

Идиот: здесь – «Глупый человек, тупица, дурак (разг. бран.)» [Ожегов, Шведова 1997: 239]. В главе 6 «Шизофрения, как и было сказано», Иван Николаевич Бездомный возмущённо восклицает: «Нашёлся наконец хоть один нормальный среди идиотов…» [Булгаков, 1987: 441]. В главе 15 ведущий утверждает: «…четыреста долларов никто не станет подбрасывать, ибо такого идиота в природе не имеется…» [Булгаков, 1987: 531].

Сволочь [Ожегов, Шведова 1997: 705]: часто употребляемое слово, здесь означает «(прост. бран.) Негодяй, мерзавец». В главе 5 Иван Бездомный сопротивляется своему помещению в клинику, восклицая «Сволочь!» [Булгаков, 1987: 439]. В главе 7 «Нехорошая квартирка» Воланд, разговаривая со Стёпой Лиходеевым, позволяет себе данное слово, характеризуя Хустова: «…он – сволочь, склочник, приспособленец и подхалим» [Булгаков, 1987: 452].  В главе 17 «Беспокойный день» раздосадованный шофёр жалуется на пассажира с фальшивыми банкнотами: «Вылез, сволочь!» [Булгаков, 1987: 555]. Маргарита в главе 23 обзывает мешающего ей Бегемота: «Если ты, сволочь, ещё раз позволишь себе впутаться в разговор...» [Булгаков, 1987: 624]. В «Эпилоге» Иван Савельич Варенуха жалуется в компании друзей: «Такой сволочи, как этот Алоизий, он будто бы никогда не встречал в жизни…» [Булгаков, 1987: 745].

Морда [Ожегов, Шведова 1997: 365]: здесь – «То же, что лицо (в 1 знач.) (прост.)». В главе 5 Амвросий, член МАССОЛИТа, возмущённо описывает ресторан «Колизей»: «…у тебя нет гарантии, что ты не получишь в «Колизее» виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека…» [Булгаков, 1987: 431]. Иван Бездомный в главе 13, «Явление героя», сознается Мастеру: «Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил…» [Булгаков, 1987: 502]. В главе 19, «Маргарита», Азазелло пытается уговорить Маргариту на сотрудничество: «Надавать администратору по морде … это моя прямая специальность…» [Булгаков, 1987: 591].

Дура, дурак: «(разг.) Глупая женщина» и «Глупый человек, глупец» [Ожегов, Шведова 1997: 182]. Наиболее частое просторечие в речи персонажей. В главе 5 Иван Бездомный возмущается: «Дура! – прокричал он, ища глазами крикнувшую» [Булгаков, 1987: 437]. В главе 8 он же даёт характеристику Аннушке: «Просто дура какая-то с Садовой» [Булгаков, 1987: 462]. В главе 11 «Раздвоение Ивана» он говорит уже про себя: «– Так кто же я такой выхожу в этом случае? – Дурак!» [Булгаков, 1987: 487]. В главе 6 Рюхин столь же эмоционально «шипит»: «Что я, в самом деле, как дурак верчусь?..» [Булгаков, 1987: 445]. В главе 9 «Коровьевские штуки» Никанор Иванович злится на жену: «У, дура проклятая!» [Булгаков, 1987: 473]. В главе 17 девица из Зрелищной комиссии, которая вынуждена петь в рабочее время, восклицает на поющего коллегу: «Дурак!» [Булгаков, 1987: 559]. В главе 19 Азазелло обижается на Маргариту, именуя её: «Дура!» [Булгаков, 1987: 589]. В «Эпилоге», Николай Иванович бормочет, вспоминая бал: «Венера! Венера!.. Эх я, дурак!..» [Булгаков, 1987: 746].

Рожа: «(прост.). То же, что лицо (в 1 знач.)» [Ожегов, Шведова 1997: 682]. В 6 главе Рюхин осматривает Бездомного: «Нормален, нормален, только рожа расцарапана...» [Булгаков, 1987: 441]. В 17 главе поющая девица вспоминает: «…в клетчатых брючонках, в треснутом пенсне и... рожа совершенно невозможная!» [Булгаков, 1987: 560]. В главе 19 Маргарита оценивает Азазелло: «Совершенно разбойничья рожа!» [Булгаков, 1987: 588].

Гад [Ожегов, Шведова 1997: 124]: «Мерзкий, отвратительный человек, гадина (прост. презр.)». В главе 10 «Вести из Ялты» Азазелло нападает на Варенуху: «Дай сюда портфель, гад!» [Булгаков, 1987: 486]. В главе 28 «Последние похождения Коровьева и Бегемота» продавец ругается на Бегемота, поедающего рыбу с прилавка: «Ты что же это делаешь, гад?!» [Булгаков, 1987: 706].

Кретин: «То же, что идиот (во 2 знач.) (разг. бран.)» [Ожегов, Шведова 1997: 306]. В 5 главе Иван Бездомный возмущается в разговоре с доктором: «А ты лезешь ко мне со своими глупостями! Кретин!» [Булгаков, 1987: 438]. В «Эпилоге» Николай Иванович сокрушается: «Эх, терпи теперь, старый кретин!» [Булгаков, 1987: 747].

Такой анализ просторечий дает нам как исследователям возможность сделать несколько ключевых выводов:

1. В романе наиболее ярко просторечия употребляются в диалогах между различными персонажами. Это позволяет отметить, главным образом, их социальную принадлежность или эмоциональное состояние.

2. В романе изображена историческая ситуация, соответствующая 1930-м годам XX века. Многопланово показано общество Москвы, состоящее из самых различных социальных слоев. С помощью речевой характеристики часто персонажа можно отнести к тому или иному социальному слою.

3. Человек из народа непринуждённо употребляет просторечные слова и в обыденных, и в необычных ситуациях. Эти персонажи, как правило, являются обладателями таких профессий, как шофёр, продавец, повар и прочие; то есть, зачастую заняты неквалифицированным трудом. Персонажи – активные участники городской жизни, поэтому являются носителями просторечий, понятных в среде их постоянного бытования.

4. Часто также просторечия присутствуют в речи интеллигенции, сатирически оцениваемой Булгаковым. С помощью исследуемой лексики мнимые литераторы харатеризуются как заурядные личности: они невежественны, косноязычны, грубы и невоспитанны.

5. В речи более глубоких персонажей, таких как Воланд или Маргарита, просторечия необходимы для выражения особого эмоционального состояния. С помощью них герои возмущаются, досадуют, ругаются, негативно оценивают собеседников.

Михаил Афанасьевич Булгаков в романе «Мастер и Маргарита» смог выполнить одну из главных задач, стоящих перед любым писателем: показать черты характеризуемой эпохи и четко, ясно передать основные особенности изображаемого общества. С этой точки зрения язык писателя – глобальный социокультурный феномен, «зеркало» окружающего его мира. В рассматриваемом произведении речевые ситуации (т. е. монологи и диалоги), во время которых используются просторечия, можно условно разделить на три группы: 1) ситуации особого эмоционального возбуждения; 2) ситуации обыденного общения простого населения; 3) ситуации обыденного общения мнимой интеллигенции. Так, Булгаков смог талантливо передать атмосферу быта простого человека, сатирически охарактеризовать высмеиваемую им интеллигенцию, передать эмоции и чувства героя; немаловажную роль в этом выполняет использование просторечной лексики. У современного читателя складывается целостная картина эпохи, быта, культуры и социума, характерных для начала XX века.

Список использованной литературы:

1. Белинский В. Г. Полное собрание сочинений в 13 томах. – М.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. – Т. 4. С. 19.

2. Белобровцева И.З., Кульюс С.К. Путеводитель по роману М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита». Учеб. Пособие. – М.: Издательство Московского университета, 2012.

3. Булгаков М. А. Романы: Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. – М.: Современник, 1987.

4. Земская Е. А., Китайгородская М. В., Ширяев Е. Н. Русская разговорная речь: Общ. вопр. Словообразование. Синтаксис. М., 1981

5. Ларин Б.А. О лингвистическом изучении города // Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание (Избранные работы). – М., 1977.

6. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М.: Азбуковник, 1997

7. Химик В.В. Поэтика низкого, или Просторечие как культурный феномен. – М., 2000