Литературно-музыкальная композиция "Ожившая фотография" ( о жизни и творчестве С.А.Есенина)
материал (11 класс) на тему

Литературно-музыкальная композиция «Ожившая фотография…»

Мы собрались сегодня здесь, чтобы отметить 100-летие со дня рождения Сергея Есенина.

(звучит музыка А. Вивиальди, выходят ведущие и зажигают свечи)

____ года назад трагически погиб Сергей Александрович Есенин. Обстоятельства смерти до сих пор не выяснены…Кровью набухли строки последнего стихотворения…Самоубийство? Убийство?..Что в том, если нет и уже никогда не будет его в живых…А вся жизнь уместилась в короткий промежуток 1895-1925.

(продолжает звучать музыка, показ фотографий из книги Кошечкина, фото 1924 года, на этом фоне звучат стихи)

Гори, звезда моя, не падай

Роняй холодные лучи,

Ведь за кладбищенской оградой

Живое сердце не стучит.

Ты светишь августом и рожью

И наполняешь тишь полей

Такой рыдалистою дрожью

Неотлетевших журавлей.

И, голову вздымая выше,

Не то за рощей – за холмом,

Я снова чью-то песню слышу

Про отчий край и отчий дом.

И золотеющая осень,

В березах убавляя сок,

За всех, кого любил и бросил,

Листвою плачет на песок.

(звучит песня «Отговорила роща золотая»)

Есенин мало прожил. «Ровно с песню». Будь она, эта песня, она не бала бы такой щемящей. Давайте вслушаемся в ее начало.

(Фото С.Есенина у берез)

100 лет назад 3 октября 1895 года по новому стилю, в крестьянской семье Есениных родился будущий поэт. Как это счастливо сошлось: Есенин – осенний…

В этом имени слово «есень»,

Осень, ясень, осенний цвет.

Что-то есть в нем от русских песен –

Поднебесье, тихие веси,

Сень березы и синь – рассвет.

Что-то есть в нем и от весенней

Грусти, юности, чистоты…

Только скажут:

Сергей Есенин –

Всей России встают черты.

И над заводью месяц тонкий,

И в степи, у заросших троп,

Красногривого жеребенка

Неуклюжий, смешной галоп.

И проселочные дорожки,

И приокские камыши.

И весенних осин сережки

И рязанского неба синь….

Там, на Рязанщине, в селе Константиново, прошло детство поэта.

(Звучит «Среди долины ровныя» из Покровского)

Крестьянская изба. Свет лампады. Смиренные – все в черном странницы – поют духовные стихи о прекрасном рае, о светлом госте из града неведомого.

Лес. Канавистая дорога. Бабушка ведет восьмилетнего внука на поклон перед ликом Спасителя: «Иди, иди, ягодка, Бог счастья даст».

Это было, но было и другое, перед чем меркли лампады, стихали заунывные голоса монахинь.. Свет зари в полнеба, белый дым над садами,  свист коростеля да  песня косарей за Окой…Тогда впервые он заглянул  в синие глаза России, впервые услышал ее задушевные песни, ощутил дыхание родимой земли. И в его душу упали первые  зерна того чувства, которым жива вся есенинская лирика…

(Звучит стихотворение «Край любимый! Сердцу снятся…»)

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

По меже, на переметке,

Резеда и риза кашки.

И вызванивают в четки

Ивы – кроткие монашки.

Курит облаком болото,

Гарь в небесном коромысле.

С тихой тайной для кого-то

Затаил я в сердце мысли.

Все встречаю, все приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей ее покинуть.

Есенин всю жизнь  был «нежно болен вспоминаем детства». И в радости, и в печали – всегда его сердце тянулось к родному очагу: к полевым тропинкам, избеганным босиком, к девически стройным березкам.

(Чтение стихотворения «Зеленая прическа»)

Зеленая прическа,

Девическая грудь,

О, тонкая березка,

Что загляделась в пруд?

Что шепчет тебе ветер?

О чем звенит песок?

Иль хочешь в косы-ветки

Ты лунный гребешок?

Открой, открой мне тайну

Твоих древесных дум,

Я полюбил печальный

Твой предосенний шум.

И мне в ответ березка:

 «О, любопытный друг,

Сегодня ночью звездной

Здесь слезы лил пастух».

Луна стелила тени,

Сияли зеленя.

За голые колени

Он обнимал меня.

И так, вздохнувши глубоко,

Сказал под звон ветвей:

«Прощай, моя голубка,

До новых журавлей».

Родители хотели видеть сына сельским учителем. Но ему был начертан иной – «всю пущу выплеснуть в слова».

(звучит мелодия, фотография С.Есенина в шапке 1916 года)

Весна 1915… Девятнадцатилетний Есенин приехал в Петербург «за мировой славой и бронзовым памятником». Позади была Москва, работа в типографии Сытина, учеба в народном университете Шанявского.

В Москве оставалась невенчанная жена Анна Изряднова и маленький сын Юрий.

Прямо с вокзала Есенин направился на Офицерскую, к Блоку.

«Блока я знал уже давно, но только по книгам. Был он для меня, словно Икона. И еще в Москве я решил: доберусь до Петрограда и обязательно его увижу. Хоть и робок был тогда, а дал себе зарок: идти к нему прямо домой. Приду и скажу: вот я, Сергей Есенин, привез вам свои стихотворения. Вам только одному и верю. Как скажете, так и будет».

Дверь открылась… Высокий, статный, замкнутый – лицо флорентинца – Блок. И, напротив – совсем мальчишка – в «деревенском тулупчике, в тяжелых смазанных сапогах… Синеглазый, с барашком вьющихся льняных волос на лбу – Есенин…»

Через 7 лет в самой честной своей автобиографии Сергей Есенин напишет: «Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта».

А потом разговаривали, пили чай. Есенин читал стихи из неизданного еще сборника «Радуница».

(чтение стихотворения «Гой ты, Русь, моя родная…»)

Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты – ризы в образах…

Не видать конца и края –

Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,

Я смотрю твои поля.

А у низеньких околиц

Звонко чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.

И гудит за корогодом

На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке

На приволь зеленых Лех,

Мне навстречу, как сережки,

Прозвенит девичий смех.

Если крикнет рать святая:

         «Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою».

Стихи Есенина – свежи, чисты, голосисты – понравились Блоку. С его легкой руки и шагнул рязанский паренек в большую литературу.

(Фотография 1916 года)

Литературная известность буквально обрушилась на Есенина. Он был  «опьянен  запахом славы и уже рвался вперед. Конечно, он знал себе цену. И скромность его была лишь тонкой оболочкой, под которой билось жадное, ненасытное желание победить  всех своими стихами, покорить, смять». (Рюрик Ивнев)

 «Город встретил Есенина с тем восхищением, как обжора встречает землянику в январе».  (Максим Горький)

«Его стали звать в богатые буржуазные солоны… За ним ухаживали, его любезно угощали на столиках  с бронзой и инкрустацией, торжественно усадив посреди гостиной на золоченый стул…Толстые дамы…лорнировали его умилением, и солидные папы, ни бельмеса не смыслящие в стихах, куря сигары, поощрительно хлопали ушами». (Из воспоминаний Вл. Чернявского)

Сцена одного из вечеров в Петербургских салонов:.

Кто-то музицирует, расхаживают гости, разговаривают, лакей с подносом разносит бокалы с шампанским. Входит хозяйка, под руку ведя Есенина.

- Господа, позвольте представить вам крестьянского поэта Сергея Есенина. Из Рязани. (немая сцена, дамы лорнируют, перешептываясь)

- Какая душка, настоящий русский Лель.

- Ангельчик! И глаза чудесные – васильковые.

Хозяйка:

- Господа! Он обещался читать. Попросим. (немногочисленные аплодисменты)

Есенин: « Я скажу вам свои новые стихи».

(чтение стихотворения «Я пастух, мои палаты…»)

Я пастух, мои палаты –

Межи зыбистых полей,

По горам зеленым – скаты

С гарком гулких дупелей.

Вяжут кружево над лесом

В желтой пене облака.

В тихой дреме под навесом

Слышу шепот сосняка.

Светят зелено в сутёмы

Под росою тополя.

Я – пастух; мои хоромы –

В мягкой зелени поля.

Говорят со мной коровы

На кивливом языке.

Духовитые дубровы

Кличут ветками к реке.

Позабыв людское горе.

Сплю на вырублях сучья.

Я молюсь на алы зори,

Причащаюсь у ручья.

Одна из дам перебивает:

- Повторите, как вы сказали: ко-ро-вы? Нет, это замечательно, что за прелесть! Шампанского господину поэту!

Другая дама (капризно): Еще прочтите, разве вы мне не хотите прочесть? (заигрывает).

Есенин (отвернувшись): «И он читал, еще и еще. И все больше чувствовал себя в положении ярмарочного фигляра, которого едва удостаивают высокородным любопытством. Он сдерживал закипавшую в нем злость и проклинал себя за то, что согласился сопутствовать Клюеву. Когда они собрались уходить и надевали в передней свои тулупы, важный дворецкий вынес на серебряном подносе 25 рублей.

(Продолжение сцены)

Есенин:

- Это что?

- Дворецкий: По приказанию ее сиятельства, вам на дорожку-с.

Есенин:

- Поблагодарите графиню за хлеб-соль, а деньги возьмите себе, на нюхательный табак. (Резко уходит, потом, повернувшись)

- Посмотрим – кто кого возьмет!

И вот в стихах моих

забила

в салонный вылощенный

сброд

мочой рязанская кобыла.

Не нравится?

Да, вы правы –

привычка к Л_______

и к розам,

но этот хлеб,

что жрете вы,

ведь мы его того…

Навозом…

«Дорогой Сергей Александрович!

…Трудно загадывать вперед, и мне даже думать о вашем трудно, такие мы с вами разные: только все-таки я думаю, что путь Вам, может быть предстоит не короткий. И, чтобы с него не сбиться, надо не торопиться. Не нервничать. За каждый шаг свой рано или поздно придется дать ответ. А шагать теперь трудно, в литературе, пожалуй, всего труднее.

Я все это не для прописи Вам хочу сказать, а от души: сам знаю, как трудно ходить, чтобы ветер не унес, и чтобы болото не затянуло.

Будьте здоровы. Жму руку.

Александр Блок».

Слова Блока оказались пророческими. Путь Есенину предстоял мучительно трудный. Но через жизненные испытания, через все гримасы времени  он пронес нетронутым, незапятнанным образ своей России, в которой «и роса, и сила, и синее что-то».

(звучит лирическая музыка)

1917 год полон событиями  в жизни Есенина: дезертирство из царской армии, женитьба на Зинаиде Николаевне Райх, поездка на Север (Мурманское побережье, Соловки)

Нет ни одной фотографии Есенина этого периода. Но по воспоминаниям друзей мы можем представить себе образ поэта:

- «…в первые дни Февральской революции…он ходил сам не свой, точно опьяненный. Наше время пришло»;

- «…ему было всего 22 года, от всей его стройной фигуры веяло уверенностью и физической силой: и по его лицу нежно светилась розовая молодость…»;

- «…он казался мужественнее, выпрямленнее, взволнованно-серьезнее…Хлесткий сквозняк  революции и поворот  в личной жизни освободили в нем новые энергии…»;

- Есенин принял Октябрь с неописуемым восторгом, и, приял его, конечно, только потому, что внутренне был подготовлен к нему, что весь его нечеловеческий темперамент гармонировал  с Октябрем…».

(Есенин читает стихотворение)

О, верю, верю, счастье есть!

Еще и солнце не погасло,

Заря молитвенником красным

Пророчит благостную весть.

О, верю, верю, счастье есть!

Звени, звени, златая Русь,

Волнуйся неуемный ветер,

Блажен, кто радостью отметил

Твою пастушескую грусть.

Звени, звени, златая Русь!

          Люблю я ропот буйных вод,

          И на волне звезды сиянье,
         Благословенное страданье,
          Благословляющий народ.

          Люблю я ропот буйных вод.

В событиях 1917 года Есенин искренне видел начало великих свершений, зарю светлого крестьянского царства. За один год он написал 30 стихотворений и несколько небольших поэм, -  такой небывалый творческий подъем поэт будет переживать только разве еще в 1924-1925 годах, незадолго до трагической гибели.

В его маленьких поэмах – сплошное движение: мчатся красные кони, едет на кобыле Новый Спас, движется Светлый Гость. И вся обновляющаяся Земля впряжена в небесную сбрую с радугой – дугою…А везет ее -  к новым берегам, к новому миру, крестьянскому раю – Красный Конь.

Есенин спешно причисляет себя к большевикам:

Небо, как колокол.

Месяц – язык.

Мать моя, Родина,

Я – большевик.

Хочет постигнуть  в каждом миге комунной вздыбленную Русь. Но очень скоро поэт понимает: мечтал не о таком Октябре.

(Звучит музыка Сергея Скрябина, на ее фоне звучит текст)

В августе-сентябре 1918 по стране прокатилась волна террора, там и тут вспыхивали крестьянские восстания, небывалый голод 1921 года поразил страну. «Революция задохнулась,» - пишет Александр Блок. Музыка революции сменилась ужасающей какофонией страшных будней.

Вспоминает Анатолий Мариенгоф: «В те дни человек оказался крепче лошади. Лошади падали на улицах, дохли и усеивали своими тушами мостовые. Человек находил силу донести себя до конюшни, и, если не оставалось ничего больше, как протянуть ноги, он делал это за каменной стеной и под железной крышей.

Мы с Есениным шли по Мясницкой. Число лошадиных трупов, сосчитанных ошалевшим глазом, раза в три превышало число кварталов  от нашего Богословского до Красных ворот.

Против Почтамта лежали две вздувшиеся туши. Черная туша без хвоста и белая с оскаленными зубами.

На белой сидели две вороны и доклевывали глазной студень в пустых орбитах. В ответ на брошенный камень, вороны отмахнулись черным крылом и отругнулись карканьем.

Всю обратную дорогу мы прошли молча. Падал снег».

Так возник замысел поэмы «Кобыльи корабли». Вот откуда – из реальной жизни – страшные образы, скрежет и лязг – новое звучание стихов Есенина.

Если волк на звезду завыл,
         Значит, небо тучами изглодано.

Рваные животы кобыл,

Черные паруса воронов.

Не просунет когтей лазурь

Из пургового кашля – смрада:
         Облетает под ржанье бурь

Черепов златохвойный  сад.

Слышите ль? Слышите звонкий стук?
         Это грабли зари по пущам,
         Веслами отрубленных рук

Вы гребетесь в сторону грядущего.

О, кого же, кого же петь

В этом бешеном зареве трупов?

Посмотрите: у женщин третий

Вылупляется глаз из пупа.

Вот он: вылез, глядит луной

Не увидит ли помясистей кости.

Видно, в смех над самим собой

Пел я песнь о чудесном Госте.

Причащайся соломой и шерстью

Тепли песней словесный воск.

Злой октябрь осыпает перстни

С коричневых рук берез.

Звери, звери, придите ко мне.

В чашки рук  моих злобу выплакать

Не пор ль перестать луне

В небесах облака лакать?

Если голод с разрушенных стен

Вцепится в мои волоса, -

Половину ноги моей  сам съем,

Половину отдам вам высасывать.

Никуда не пойду с людьми.

Лучше вместе подохнуть  с вами,
         Чем с любимой поднять земли

В сумасшедшего ближнего камень.

Красные кони, увлекающие Землю к новому раю, - все это только привиделось поэту. А спала с души пелена -  и разглядел он землю свою, с пирующими, жирующими на ее свежем трупе черными воронами.

Великая революция духа, о которой мечтал поэт, не состоялась на этой грешной, омытой кровью земле.

Он многое предчувствовал, и – самое страшное -  не раскретьянивание, а неотвратимую, мучительную и долгую гибель родины – деревни.

Мир таинственный, мир мой древний,
         Ты, как ветер, затих и присел.

Вот сдавили за шею деревню

Каменные руки шоссе.

Так испуганно в снежную выбель

Заметалась звенящая жуть.

Здравствуй, ты моя черная гибель,

Я навстречу тебе выхожу!

Город, город, ты в схватке жестокой

Окрестил нас как падаль и мразь.

Стынет поле в тоске волоокой,
         Телеграфными столбами давясь.

Жилист мускул у дьявольской выи,
         И легка ей чугунная гать.

Ну да что же? Ведь нам не впервые

И расшатываться и пропадать.

Пусть для сердца тягучее колко,

Это песня звериных прав!..

…Так охотники травят волка,
        Зажимая в тиски облав.

Зверь припал…и из пасмурных недр

Кто-то спустит сейчас курки…

Вдруг прыжок…и двуногого недруга

Раздирают на части клыки.

О, привет тебе, зверь мой любимый!

Ты не даром даешься ножу!

Как и ты – я, отвсюду гонимый,

Средь железных врагов прохожу.

Как и ты – я всегда наготове,

И хоть слышу победный рожок,
         Но отпробует вражеской крови

Мой последний, смертельный прыжок.

И пускай я на рыхлую выбель

Упаду и зароюсь в снегу…

Все же песню отмщенья за гибель

Пропоют мне на том берегу.

(Есенин, подойдя к ведущему, говорит)

Из писем Сергея Есенина, 1920 год

«Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности, как живого. Ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определенный и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены, без славы, без мечтаний. Тесно в нем живому».

(звучит музыка, фотография 1922 года)

1922 год. В мае Есенин со своей женой Айседорой Дункан, американской танцовщицей – босоножкой, отправляется в Европу и Америку. Год и три месяца провел он за рубежом.

В Берлине его увидел Максим Горький:
«От кудрявого  игрушечного мальчика стались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце. Беспокойный взгляд их скользил по лицам людей изменчиво, то вызывающе и пренебрежительно, то, вдруг, неуверенно, смущенно и недоверчиво…И было видно, что он человек пьющий. Веки опухли, белки глаз воспалены…А руки его беспокойны и в кистях размотаны, точно у барабанщика. Да и весь он встревожен, рассеян, как человек, который забыл что-то важное и даже не ясно помнит – что именно забыто им».

(Звучит песня «Не жалею, не зову, не плачу…»)

Снова пьют здесь, дерутся и плачут

Под гармоники желтую грусть

Проклинают свои неудачи,
         Вспоминают Московскую Русь.

И я сам, опустясь головою,

Заливаю глаза вином,
         Чтоб не видеть в лицо роковое,
         Чтоб подумать хоть миг об ином.

Что-то всеми навек утрачено.

Май мой синий. Июнь голубой.

Не с того ль так чадит мертвечиной

Над пропащей этой гульбой.

…………………………………….

Что-то злое во взорах бездумных.

Непокорное в громких речах.

Жалко им тех дурашливых, юных,
         Что сгубили свою жизнь сгоряча.

Нет! Таких не поднять, не рассеять.

Бесшабашность им гнилью дана,
         Ты, Россея моя… Рас-сея…

Азиатская сторона.

Из писем на Родину:

         «Так хочется мне отсюда, из этой кошмарной Европы обратно в Россию…Здесь такая тоска…»

«Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину»,
«В голове у меня одна Москва…Одна Москва…»Даже стыдно, что так по-чеховски…»

Он рвался в Россию, тосковал до боли сердечной – но и боялся своего возвращения.

«Сандро! Сандро, тоска смертная – чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню Россию, вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется…

Теперь, когда от революции остались только клюнь да трубка, теперь, когда там жмут руки тем…- кого раньше расстреливали, теперь стало очевидно, что ты и я были и будем той сволочью, на которую можно всех собак вешать…

Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к Февральской, ни к Октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь…напиши мне что-нибудь хорошее, теплое, веселое, как друг, сам видишь, матерюсь. Значит больно и тошно. Твой Сергей».

Слушай! Я тоже когда-то верил

в чувства:

в любовь, геройство и радости.

Но теперь я постиг, по крайней мере

я понял, что все это

сплошная гадость.

Долго я валялся в горячке адской.

Насмешкою судьбы до печенок израненный.

Но…Знаешь ли…

Мудростью своей кабацкой

Все выжигает спирт с бараниной…

Теперь, когда судорога

душу скрючила,

и лицо, как потухающий фонарь в тумане,

я не строю себе никакого чучела:
         мне только осталось –

озорничать и хулиганить.

…………………………….

А когда-то, когда-то…

Веселым парнем,

до костей весь пропахший

степной травой,

я пришел в этот город с пустыми руками,

но зато с полным сердцем

и не пустой головой.

Я верил… Я горел…

Я шел с революцией,
         я думал, братство не мечта и не сон,
         что все во единое море сольются,

все сонмы народов,

и рас, и племен.

Но к черту все это!

Это отрывок из поэмы Есенина «Страна негодяев» - монолог главаря банды Номаха (Махно). Поэма была задумана и начата в России в 1921 году, пока Есенина старались вписать в социализм, правда, упрекая за «крестьянский уклон». В названии поэмы, как метафоре, видели, прежде всего, Железный Миргород – Америку.

Теперь, почти через ______ лет Октября, мы видим  в этой поэме первое в мире социалистическое государство, построенное на костях и крови собственного народа.

Вернувшись в Россию, Есенин читал отрывки из поэмы своим друзьям. Более робкие быстро отошли от него. Отход друзей, трусливо прижавшихся к неправедной власти, был страшным ударом Есенину. Ни свернуть с пути, не заткнуть пробками рану души он не мог. А надломленных сил на дальнейшее уже не хватило.

Друг мой, друг мой прозревшие вежды

Закрывает одна лишь смерть…

                                     (Л, Норд)

Есенин мог бы повторить в эти дни свое юношеское письмо:
«Жизнь – это глупая штука…Все в ней пошло и ничтожно…Ничего в ней нет святого…

Я один и никого нет на свете, который пошел бы мне навстречу с такой же тоскующей душой…»

                                             (письмо из Москвы Марии Вальзаминовой)

Судьба смилостивилась над поэтом в этот раз. Она подарила поэту удивительную встречу.

(фотографии 1923 года)

1923 год…Дороги Есенина и Дункан после его возвращения на Родину разошлись. В августе поэт познакомился с актрисой театра Таирова Августой Леонидовной Миклашевской. У нее была репутация строгой женщины. Провинциальная душа ее не принимала слишком вольных богемских нравов. Единственная женщина, которая не стала ни женой, ни любовницей. Ей – сестре и другу – посвящены лучшие любовные стихотворения Есенина.

(чтение стихотворения «Ты такая ж простая, как все…»)

Ты такая ж простая, как все,

Как сто тысяч  других в России.

Знаешь ты одинокий рассвет,

Знаешь холод осени синий.

По смешному я сердцем влип,

Я по-глупому мысли занял.

Твой иконный и строгий лик

По часовням висел в рязанях.

Я на эти иконы плевал,
         Чтил я грубость и крик в повесе,

А теперь вдруг растут слова

Самых нежных и кротких песен.

Не хочу я лететь в зенит,

Слишком многое телу надо.

Что ж так имя твое звенит,
         Словно августовская прохлада?

Я не нищий, ни жалок, ни мал

И умею расслышать за пылом:

С детства нравиться я понимал

Кобелям да степным кобылам.

Потому и себя не сберег

Для тебя, для нее и для этой.

Невеселого счастья залог –

Сумасшедшее сердце поэта.

Потому и грущу, осев,

Словно в листья, в глаза косые…

Ты такая ж простая, как все,

Как сто тысяч других в России.

Через много лет Миклашевская вспоминала, с какой удивительной нежностью и благородством относился  к ней Есенин. Как повторял во время почти ежедневных встреч: «Я с вами как гимназист».  Она не слышала от него ни одного не только грубого, а даже резкого слова. Как будто во время этих встреч отступало все, что мучило его в эти месяцы, и сам он преображался на глазах…

Августа Леонидовна Миклашевская намного пережила поэта (она умерла в 1977 году). Послушаем голос той, которая вдохновила Есенина на нежную и короткую песню.

(фонограмма Миклашевской, песня «Липа вековая»)

(чтение стихотворения «Не бродить, не мять в кустах багряных…»)

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

С алым соком ягоды на коже,
         Нежная, красивая была

На закат ты розовый похожа,

И, как снег, лучиста и светла.

Зерна глаз твоих осыпались, завяли.

Имя тонное растаяло, как звук,

Но остался в складках смятой шали

Запах меда от невинных рук.

В тихий час, когда заря на крыше,
         Как котенок, моет лапкой рот,
         Говор кроткий о тебе я слышу

Водяных поющих с ветром сот.

Пусть порой мне шепчет синий вечер,

Что была ты песня и мечта,

Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи –

К светлой тайне приложил уста.

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

Счастье, поманив, опять обмануло поэта. А жизни оставалось совсем немного.

(фотография 1924 года)

Теплый дождь прошел по земле.

Наступает прохладный вечер.

Как Есенин навеселе

по дороге шатается ветер.

А в саду то стихи, то пляс,

звон стаканов и речь пиита,

по родимой березе плач,

по своей душе панихида…

Мчатся сани, кони хрипят,

бубенцы то поют, то плачут,

вьюга бесится, дни горят,

жизнь гуляет, а юность платит.

Я кричу ему: «Не спеши,

Над тобою кружится ворон!»
         Я кричу ему: «Не спеши

в петлю лезть соловьиным горлом!»
         Чем твою тоску возместить,

коль на дне твоего стакана
         то ли песня, то ли стих,

то ли пламя, а то ли рана?

(звучит песня в исполнении А. Малинина «Забава», кадры из фильма)

Есенин мало прожил. Ровно – песню. Пусть же светлой, как его песня, будет наша память о Сергее Есенине.

(звучат песни на стихи поэта)