Литературно-музыкальная композиция "поэты Серебряного века приглашают..."
план-конспект по литературе по теме

 (Появляются неожиданно Несколько молодых людей, одетых в стиле 20-х годов XX века, ведут разговор.) Музыка THE BEAU HUNKS – meteor.

1-й. – Господа, вы вечером будете на "башне" у Вячеслава Иванова или в “Бродячей собаке”, а может, в Политехническом?

2-й. – Я бы предпочёл Мережковских. Любопытно, кого обласкает своей демонической улыбкой хозяйка салона Зинаида Николаевна?

3-й. – Вы хотите знать, какого новичка срежет Гиппиус?

4-й. – Да, господа, похоже, Зинаиде Николаевне доставляет удовольствие обнаруживать “ахиллесову пяту” своих оппонентов.

1-й. – Надо же, Блока, господа, самого Александра Блока обвинила в измене. Видите ли, он не вписался в её тоталитарный унисон.

2-й. – Полноте, господа, Зинаида Николаевна и Дмитрий Сергеевич – прекрасная пара. Знаете, они в жизни не расставались.

3-й. – Жаль, но сегодня Мережковские не принимают. Может, пригласим их “на башню”.

(Уходят и садятся за столики у сцены)

 Гиппиус и Мережковский на сцене справа.  В течение их беседы  за столики перед сценой садятся гости: литераторы, герои, читатели….

(З. Гиппиус, развалясь в кресле, читает свои стихи …)

Не ведаю, восстать иль покориться,

Нет смелости ни умереть, ни жить.

Мне близок Бог – но не могу молиться,

Хочу любви - и не могу любить.

(“Бессилие”, 1893)

З. Гиппиус. Это должно понравиться Дмитрию.

(Входит Мережковский).

Д. Мережковский. Дорогая, ты вся в творчестве?

З. Гиппиус. Уже закончила. А ты уже завершил статью о социализме?

Д. Мережковский. Да, я принёс тебе рукопись, но речь о другом. Знаешь, я задумал трилогию “Христос и Антихрист”.

З. Гиппиус. Дмитрий, ты гений!

Д. Мережковский. Спасибо, дорогая … Сегодня среда, У Иванова, как всегда, собирается многочисленное общество. Должен признать, это первоклассная школа стиха.

З. Гиппиус. А как тебе новое название его квартиры “башня”.

Д. Мережковский. Что ж, необычно! С претензией на оригинальность: последний этаж углового дома на Таврической, причудливые комнаты, коридорчики: не то музей, не то сараище …

З. Гиппиус. Кстати, я слышала, “на башне” сегодня гость – Валерий Брюсов. Конечно, он не петербуржец, а москвич, но главное не в этом. Он явно стремится в лидеры. Любопытно было бы послушать … Наверняка, Иванов с привычной язвительностью вынесет свой приговор … Да и открытие сезона не хотелось бы пропустить.

Д. Мережковский. Что ж, едем! Сейчас одиннадцать, в полночь будем на “башне”. Как раз все гости соберутся.

(подсаживаются к посетителям “башни”.)

Музыка – PADDY MCALOON – orchid 7

(На “башне” Вячеслава Иванова.)

Вс. Иванов. Господа, позвольте начать мне на правах хозяина (читает стихотворение “Любовь”.)

Мы – два грозой зажжённые ствола,

Два пламени полуночного бора,

Мы – два в ночи летящих метеора,

Одной судьбы двужалая стрела.

Мы – два коня, чьи держит удила

Одна рука, - одна язвит их шпора;

Два ока мы единственного взора,

Мечты одной два трепетных крыла.

Мы – двух теней скорбящая чета

Над мрамором божественного гроба,

Где древняя почиет Красота.

Единых тайн двуглавые уста,

Себе самим мы – Сфинкс единый оба.

Мы – две руки единого креста.

(После чтения – аплодисменты, реплики …)

- Блистательно!

- Как выдержана форма сонета!

- И никакого “я”, всё “мы” – 5 раз! Как символично! Каков союз!

- А образы! Крест … Сфинкс … Божественный гроб … Как всё личностно …

- Браво!

Вс. Иванов. (Обрывает реплики.) Благодарю! Увольте от разбора моих стихов. Позвольте представить нашего московского гостя Валерия Брюсова. Просим!

В. Брюсов. (Поднимается, читает “Юному поэту”, 1896):

Юноша бледнеет со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее – область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный со взором священным!

Если ты примешь моих три завета,

Молча паду я бойцом побеждённым,

Зная, что в мире оставлю поэта.

Вс. Иванов. Недурно! Как вам, господа?..

(Реплики из зала):

- Когда говорят об искусстве, я смиренно опускаю голову …

-Что может быть выше красоты?

-Выше божественного идеала?

Сцена IV.

Вс. Иванов. Друзья! У нас еще гости: Николай Степанович Гумилёв с женой Анной Андреевной Ахматовой. Анна Андреевна! Говорят, вы тоже пишете?

Н. Гумилёв. Ну, разумеется, жёны писателей всегда пишут, жёны художников возятся с красками, жёны музыкантов играют…

Вс. Иванов. Ну, что вы, Николай Степанович, так реагируете? Ваша жена, кажется, не лишена способностей. Это ведь её:

И для кого эти бледные губы

Станут смертельной отравой?

Негр за спиною, надменный, грубый,

Смотрит лукаво.

Мило, не правда ли?

(Гумилёв недовольно стучит сигаретой о портсигар…)

Вс. Иванов. (А Ахматовой): Анна Андреевна, вы что-нибудь прочтёте сегодня нам?

А. Ахматова. Я прочту.

(Гумилёв хмыкает, отворачивается.)

А. Ахматова. (Гордо.) Я прочту!

Музыка – EZ3KIEL.

Песня последней встречи

Так беспомощно грудь холодела,

Но шаги мои были легки.

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки.

Показалась, что много ступеней,

А я знала – их только три.

Между клёнов шёпот осенний

Попросил: “Со мною умри!

Я обманут моей унылой,

Переменчивой, злой судьбой”.

Я ответила: “Милый, милый!

И я тоже умру с тобой …”

Эта песня последней встречи.

Я взглянула на тёмный дом.

Только в спальне горели свечи

Равнодушно – жёлтым огнём.

Что скажете, Вячеслав Иванович?

(Иванов молчит, подходит к Ахматовой …)

Вс. Иванов. Анна Андреевна, поздравляю Вас и приветствую. Это стихотворение событие в русской поэзии. (Целует руку Ахматовой)

За сценой:  Тогда, в далёком 1911 Анна Андреевна и не предполагала, что спустя полвека станет  поистине великим поэтом, а это её стихотворение войдёт в золотую сокровищницу русской литературы . Е собрат по перу, поэт-акмеист Георгий Адамович вспоминал:

- Анна Андреевна поразила меня своей внешностью. Теперь, в воспоминаниях о ней, её иногда называют красавицей, нет, красавицей она не была. Но она была больше, чем красавица, лучше, чем красавица. Никогда не приходилось мне видеть женщину, лицо и весь облик которой повсюду, среди любых красавиц, выделялся своей выразительностью, неподдельной одухотворённостью, чем-то сразу приковывавшим внимание. Когда она, стоя на эстраде, со своей “ложноклассической”, спадавшей с плеч шалью, казалось, облагораживала всё вокруг.

Музыка – TMDH - № 6.

Гумилёв. 

Вс. Иванов: Ну чтто же, а теперь я попрошу вас, Николай Степанович, прочесть что-нибудь из ваших перлов… ну например, познакомьте публику с вашим прелестным «Жирафом». (Гумилёв : -С удовольствием. Спасибо….Читает стихотворение “Жираф”).

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далеко, далеко, на озере Чад

Изысканный ходит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только Луна,

Дробясь и качаясь во влаге широких озёр.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полёт.

Я знаю, что много прекрасного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Иванов. Ну, как, господа?

1-й:- Стихотворение экзотично. Вы, Николай Степанович, - романтик, мечтатель. Как вы сказали про своего жирафа?

Гумилёв:- Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полёт.

2-й: - Действительно, изысканный получился жираф. Но кто, интересно, та, чей “особенно грустен взгляд и руки особенно тонки”?

Иванов. Господа! Давайте же дадим слово дамам. Марина Ивановна (Цветаева), просим!

Вы не любите слово “поэтесса”, вы – поэт. Что это, вызов нам, мужчинам?

М. Цветаева. Что вы?! Что вы?! Я люблю вас всех. Но сегодня я читаю только для одного (обращает свой взор на А. Блока.) Музыка -

Имя твоё – птица в руке,

Имя твоё – льдинка на языке,

Одно – единственное движение губ.

Имя твоё – пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В лёгком щёлканье ночных копыт

Громкое имя твоё гремит.

И назовёт его нам в висок

Звонко щёлкающий курок.

Имя твоё, - ах, нельзя! –

Имя твоё – поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твоё – поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток.

С именем твоим – сон глубок.

3-й . Да что же это?! Опять все лавры Александру Александровичу. Неужели мы не заслуживаем Вашего внимания?

М. Цветаева. Да я для вас даже спою, если вы поддержите.

Поёт, или звучит фонограмма…

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжёлый шар земной

Не уплывёт под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной –

Распущенной – и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня – не зная сами! –

Так любите: за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наше не гулянье под луной,

За солнце, не у нас над головами, -

За то, что вы больны – увы! – не мной,

За то, что я больна – увы! – не вами.

(“Мне нравится, что вы больны не мной”, 1915)

Сцена VII.

(На последнем аккорде появляются из зала футуристы. Они заранее заняли место на последних рядах в зале. А сейчас с места по очереди поднимаются по несколько человек и, подходя к стене, выкрикивают лозунги.)

Крученых. (С диванной подушкой на шнурке, перекинутом через плечо.) Довольно! Довольно этих тельячьих нежностей! Довольно пережитков прошлого! Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов.

Давид Бурлюк. (С лорнетом в руке.) Только мы – лицо нашего времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.

Вл. Маяковский. (Со стаканом чая в одной руке и с портфелем – в другой, одет в жёлтую кофту с большим бантом.) Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и прочих и прочее с Парохода Современности.

Велимир Хлебников. (С листьями петрушки в петлях костюма. Его лицо украшено геометрическими фигурами разного цвета.) Всем  этим Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченкам и Буниным нужна лишь дача на реке … С высоты небоскрёбов мы взираем на их ничтожество.

За сценой. Вот так броско, ярко, скандально и весело в начале  XX века заявили о себе футуристы. Новое, свежее, очень смелое литературное направление, пришедшее на смену символизму и акмеизму. Тогда, 100 лет назад, это странное, мягко говоря, искусство было понято и принято единицами, а сейчас их поэзия считается едва ли не классической…

(Поэты усаживаются на сцене и раскованно, жестикулируя, разговаривают между собой. Маяковский вступает в диалог с залом.)

Вл. Маяковский. Знакомьтесь: Алексей Крученых, Давид Бурлюк, Виктор (Велимир) Хлебников и я – Владимир Владимирович Маяковский.

(Шум в гостиной, движение.)

Маяковский (в зал): - Вы там, в третьем ряду, не размахивайте так грозно золотым зубом. Сядьте!

(3-й демонстративно достаёт газету и читает. Маяковский - Человеку с газетой. )

- А вы положите сейчас же свою газету или уходите вон отсюда: здесь не читальный зал. Здесь слушают меня, а не читают.

(Шум в зале: “Неинтересно!”, «Скучно!» «Что вы себе позволяете!»)

- Что? Неинтересно вам? Вот вам… вот вам трёшка за билет. (Достаёт из кармана и протягивает три рубля.) Идите,  я вас не задерживаю. (Ходит по сцене или залу, снимает пиджак, подтягивает брюки.)

1-й . Маяковский, что вы подтягиваете  штаны? Смотреть противно!

Вл. Маяковский. А если они у меня свалятся …

2:. Слушайте, до нашего понимания ваши шутки не доходят.

Вл. Маяковский. Ещё бы, ведь Вы жирафа.(язвительно)  Только жирафа может промочить ноги в понедельник, а насморк почувствовать лишь к субботе.

Иванов. Маяковский, вы что, полагаете что все мы идиоты? Что тянете время?

Вл. Маяковский.. Ну что вы! Почему все? Пока я вижу перед собой только одного. Ладно! Нате!

Через час отсюда в чистый переулок

Вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,

А я вам открыл столько стихов шкатулок,

Я – бесценных слов мот и транжир.

Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста

Где-то недокушанных, недоеденных щей;

Вот вы, женщина, на вас белила густо,

Вы смотрите устрицей из раковины вещей.

Все вы на бабочку поэтиного сердца

Взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.

Толпа озвереет, будет тереться,

Ощетинит ножки стоглавая вошь.

А если сегодня мне, грубому гунну,

Кривляться перед вами не захочется – вот

Плюну в лицо вам

Я – бесценных слов транжир и мот.

3-й. Маяковский – ты труп и ждать от тебя в поэзии нечего. Ваши стихи умрут раньше вас!

Вл. Маяковский. Вот странно. Труп я, а смердит он.

Иванов. Да бросьте, Маяковский. У вас же есть хорошие, очень лиричные стихи. Послушайте!

Звучит «Послушайте!»

Вл. Маяковский. Спасибо, я и не догадывался, что мои стихи могут звучать так божественно!.(3-му) А вы говорите: стихи умрут.

За сценой: Конечно же, стихи Маяковского не просто не умерли, но даже обрели вторую жизнь, второе Я в музыкально-сценическом искусстве известного эстонского поэта и музыканта графа Пеэтера Волконски, голос которого сейчас и звучит и который, между прочим, является прямым потомком  великого Льва Николаевича Толстого…

Иванов: Прекрасно, Владимир Владимирович, стихи действительно очень интересны и необычны…

Маяковский: ОО-о!! Поверьте, гораздо больше необычности в творениях моего коллеги по цеху – Велимира Хлебникова.   Передаю ему  эстафету.  (Тот выходит с обрывком обойной бумаги.)

Хлебников. Послушайте: экспромт!

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи!

Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,

О, засмейтесь усмеяльно.

…. ….

Смейево, смейево,

Усмей, осмей, смешики, смешики,

Смеюнчики, смеюнчик.

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи!

Вместе. Пощёчина общественному вкусу!

4-й. Смелый эксперимент! Новый тип языкового мышления? Но где смысл? Издеваетесь над нами!

За сценой:  Провозгласив себя футуристами или будетлянами, они называли себя “лицом своего времени”, они претендовали на роль открывателей новых путей в жизни и в искусстве, творцов будущего в настоящем. С тех пор минуло почти 100 лет… Как же откликнулся конец 20 века на их поэзию будущего?

Первое четверостишие «Нега-неголь» читает Хлебников

Звучит Аукцыон, Нега-неголь. На 3-ей минуте музыка – фоном, на её фоне за сценой:

-оказывается, поэзия футуристов во-многом  оправдала своё название: в 1992 году петербургский поэт-диссидент Алексей Хвостенко в компании с андеграундным музыкальным коллективом АУКЦЫОН создал целый альбом песен на стихи Велимира Хлебникова…  Поэзия Хлебникова - тончайшая словесная паутина с абсурдными образами и спотыкающимся ритмом – оказалась очень близка к творчеству двух вышеназванных субъектов. Читать Хлебникова сложно, петь легче. Музыка "Аукцыона", и без того вычурная, на этом альбоме получила свое логическое продолжение, обогатившись декадентской эстетикой………