"Женский вопрос" в творчестве Н.С. Лескова
статья по литературе (10 класс) по теме

“ Женский вопрос в публицистике и художественном

творчестве Н.С.Лескова”.

Своеобразной точкой отсчета, основой художественного творчества замечательного писателя  Н.С.Лескова является его публицтстика...Заметим, что разграничение публицистики и художественной литературы, конечно, условно,так как в контексте русской литературы публицистика - неотъемлемая часть наследия каждого писателя. Но вот в том-то , в рассматриваемом нами аспекте, и заключается оригинальность Лескова, о которой так много говорят исследователи его жизни и творчества, что это разграничение Лескова-публициста и Лескова-художника как раз и является ключом к пониманию самой психологии творчества этого поистине оригинального художника.

Как в свое время не повезло Лескову-художнику, так и, пожалуй, в большей степени, не повезло Лескову-публицисту. И если по прошествии многих лет художественные произведения Лескова поставлены в один ряд с творениями Достоевского и Толстого, то публицистика и сейчас постоянно оттесняется на периферию его творчества. Тем более это касается  “женского вопроса” : большинство программных статей Лескова, написанных им  по проблеме женской эмансипации, не были переизданы с момента их опубликования.

Естественно, что заинтересованность этой темой не случайна. Это не только желание восстановить, в известной мере, историческую справедливость в отношении публицистического наследия  Н.С.Лескова, но  в первую очередь, попытка обозначить очевидную связь, точнее трансформацию авторского замысла, рожденного в публицистике, до воплощения его в художественных  произведениях. Заинтересованность же собственно “женским вопросом” обусловлена его сопряженностью с самой разработанной темоой как в публицистике Н.С.Лескова, так, по большому счету, и в его художественных произведениях.

Так называемый “женский вопрос” или вопрос о женской эмансипации широко дискутировался в начале 60 -х годов  Х1Х века на страницах мировой прессы.

В 1861 году в  № 133 газеты “Северная пчела” появляется статья  Лескова “Русские женщины и эмансипация”, поднимающая проблему, к которой писатель неоднократно обращался как в 60-е годы, так и позднее.Помимо названной, им были написаны статьи : “Специалисты по женской части”  (18670), “Новые явления в жизни русских женщин” (18720, “Женский труд” 918790, “Загробный свидетель за женщин” (1886).

По основному своему звучанию статья Н.С.Лескова “Русские женщины и эмансипация” близка циклу статей М.Л.Михайлова, опубликованных в “Современнике” под заглавием “Женщины, их восиптани и значение в семье и обществе” (1860).

Сам писатель прямо заявляет о своей солидарности в вопросе женской эмансипации с известным публицистом “Современника” : “Слава Богу, что большая часть русских, писавших об этом предмете, согласны в одном, по нашему мнению, самом существенном положении, что участь русской женщины в семье и обществе должна быть улучшаема, что пробуждающееся русское общество должно уважать в женщине свободного человека”.

В статье “Русские женщины и эмансипация” Лесков создает типологию этого явления, выделяя истиную юмансипацию как “полное равноправие женщин с мужчиной (1,3320, цитаделью которой являются Соединенные Штаты Северной Америки, и quasiэмансипацию (Н.Л.) - “все безнравственное, созданное во французском обществе литературою известного направления деморализованными нравами общества”, благодаря которым “на всем материке просвещенной Европы стали утверждать, что в эмансипации женщин - гибель нравов, попирание основы семьи, разрушение всего святого и высокого : “эмансипированная женщина” стало синонимом “развратная женщина” (1,333).

Стремление к эмансипации русских женщин объясняется автором статьи как стемление к освобождению от вечной зависимости, от “изобретенных тиранией мужского деспотизма женских прав и отсутствия прав человеческих. Но положение женщин в России автор находит куда как более серьезным, чем положение их  в Англии или Америке. объясняя это тем, что “хотя законы наши закрепили за женщиной неотъемлемое право собственности и жаже голоса на выборах, но зато нравы наши не закрепили за женщиной никаких прав, а малое образовапние, чтобы не сказать невежество,  женщин держит их в совершенной зависимости, особенно в материальном отношениии”.

Таким образом, в решении женского вопроса” в центре внимантя писателя оказываются не только социальные, но, и пожалуй в большей степени, этические проблемы.

По мнению Н.С.Лескова истинная эмансипация возможна только в условиях свободного труда, когда женщина фактически убюеждает мужчину, чтьо она делает то, что может и хочет делать, а не то, что “прилично” или “принято”. Именно труду

обязаны американские женщины признанием равноправия. Между тем, авторп статьи справедливо замечает, что такое поведение женщин обусловленл не одной лишь их инициативой, но продиктовано условиями, оьстояьтельствами жизни, в которых они оказались, ступив на новый материк; обстоятельствами, которые отсутствуют в реальной жизни женщин России и все негшативные моменты в эмансипации русских женщин - “... вина той среды, в которой они родились, выросли и живут”.

Тем не менее Лесков ставит в вину своим соотечественницам импульсивность их порывов к улучшению своего положения, отсутствие попыток реализации своих “протестов”, что и приводит к возможности распространения на русской почве “гибельной эмансипации” (Н.Л.), влекущей “разнузданность нравов,стремление к свободе рабов,  ...  всегда склонных искать своего права путем нарушения прав своего ближнего”.

Таким образом в России появляется модель квазиэмансипации, построенная на безудержном стремлении женщин вырваться из круга ложных представлений и отношений, освободиться от предрассудков и ограничений. И в этом стремлении к освобожденгию от деспотизма мужского и общественного русская женщина сама, по слову автора, становится “ самым ярым, самым неистовым деспотом”. Стремясь упрочить свои права на самостоятельность, “самодеятельность”, независимость, она попирает права чужие, “нередко самве святые, самые законные”. Лесков подчеркивает, что эта эмансипация не знает социальных различий - ей в равной мере подвержены женщины с разным социальным и экономическим статусом: “Они так же часто встречаются между  ...  графинями и княнями, как и между мелкотравчатыми помещицами, и между чопорными чиновницами... Везде они есть, даже между дворничихами и целовальницами...”

Скорее всего именно эта модель эмансипации будет воссоздана Н.С.Лесковым в образе главной героини очрка “Леди Макбет Мценского уезда” (1865) Катерины Львовны Измайловой, которая, по прошествии пяти лет жизни в патриархальном купеческом доме своего мужа, стала тосковать по привычной с детства вольной свободной жизни. Естественной потребностью молодой женщины, шестой год живущей с нелюбимым  человеком в чуждой ее природным задаткам атмосфере, является потребность в живом человеческом участии, общении, любви. Она полюбила... Полюбила она приказчика своего мужа - Сергея. Свое чувство, свое право на эту любовь  она имела возможность защищать только теми же средствами, которые могли быть направлены против нее: свекор, узнав о связи своей невестки с приказхчиком, пригрозился отправить Сергея в острог, а Катерину выпороть, - она убила свекра; муж попытался добиться  у нее признания - и зверски был убит. Катерина Львовна “отстояла” свое право на “свободу выбора”, право на любовь. Но этого, видимо, недостаточно - ноавя неприятность - Сергей вдруг заскучал: появился наследник, племянник мужа Катерины Львовны, покойного. Катерина продолжает “созидать2 свою любовь, отстаивать свою свободу. И возводя здание материального благоподлучия будущей счастливой жизни с любимым мужем, убивает и малолетнего сонаследника по капиталу, убивает ребенка.

Вот она, долгожданная свобода от всего, абсолютная!.. в том числе и от  непреложных законов  человеческой нравственности... “Мне отмщение и аз воздам”... Никакое зло не останется безнаказанным. По дороге на каторгу приказчик, для которого любовь Катерины была лишь средством для достижения своей свободы (хотя бы материальной), покидает ее ради нового увлечения.

Катерина Львовна, истерзанная изменой Сергея и его  издевательствами над смыслом ее существования, завоеванном в кровавом мареве убийств, - над ее выбором - ее любовью, бросилась в Волгу... и погубила вместе с собой  соперницу.

есков - автор художественного очерка не снимает со своей героини ответственности за содеянное зло и не может оправдать кровавые деяния Катерины Львовны ни высоким трагизмом, совершенной ею “драмой любви”, ни страшными испытаниями, выпавшими на долю “бедной женщины” (Н.Л.) после разоблачения ее преступлений.  Автор не только не считает возможным даровать ей путь нравственного просветления (даже слова молитвы в момент последнего страшного своего решения она никак не может припомнить), но и сам жизненный путь ее прерывается, согласуясь опять же с актом ее собственной воли, ее собственного выбора.

Лесков - публицист, со свойственным ему социально-этическим пафосом, считает “весьма естественным”, что  “русские женщины, нимало не знакомые с законами человеческого права, никогда не останавливавшиеся  над его принципами, не вдававшиеся в изучение общественной физиологии, не могли быть разборчивыми в выборе путей к освобождению себя от зависимости, которая становилась им невтерпеж, и бросилась искать свободы, ничего не уважая, тем анархическим путем, который наделал  столько горя и профанировал у нас  слово эмансипация”.

Другая модель русской (российской) квазиэмансипации основана на противоречии между поисками примирения русских женщин с действительностью и невозможностью это примирение обрести.

Противоречие это, по Лескову, порождено тем воспитанием женщин, которое (по Белинскому) “гармонировало с их назначением  и только прекрасные стороныв бытия были открыты их ведению, а во всем прочем они оставались в милом простодушном незнании”.

Это-то “простодушное  незнание” и приводит к практически невозможной самостоятельности женщин, вдруг оказавшихся в положении, когда им приходится “жить своим умом”. Они ищут возможность приспособиться,  обрести свое место в реальном мире сложившихся обстоятельств, но вопросы жизни за пределами семьи чужды им. Кроме той участи - потребности любить  и веры в любовь, - которая им была уготоавна с детства, нет ничего, что могло бы так живо их заинтересовать.”Широкий мир мысли и самостоятельного труда неведом им, рожденным для жизни, но воспитанным исключительно для любви и счастья”.

Оставшись без средств к существованию, лишенные возможности жить “мужниной  головой”, такие женщин конечно, могут попытаться зарабатывать на жизнь ремеслом, но ... опять же ремеслом, соответствующим их воспитанию: 2вязанием чулок на  руках, плетением дешевых кружев коклюшками...”.

Но автор статьи, со свойственным ему знанием не только тончайших деталецй и  подробностей русского быта, но и экономической ситуации в России, утверждает, что “... у нас более, чем где-либо на долю женщины выпадают производства или самые малоценные, или такие, которые во многих местах давно уже вошли в состав фабричного производства, не допускающего конкуренции ручной производительности”.

Вполне обоснованным, по мнению Лескова, в таком положении является решение женщин, попавших под гнет жизненных обстоятельств, изменить характер заработка на куда менее честный, зато более  легкий и прибыльный. “Благодаря крайней деморализации мужчин,- замечает автор,- женщина у нас весьма быстро идет по гибельному пути. Нечего  удивляться, как втягиваются известные женщины в этот грязный род  жизни, ведь во всяком деле только первый шаг особенно труден,” только первая песенка зврумянившись поется...”

Именно  эта участь постигла Леканиду Петровну из очерка Н.С.Лескова  “Воительница”.

Из-за ерунды поссорившись  с мужем и  оставшись прктически без средств к существованию, молодая женщина пытается обрести равновесие, но в своем стремлении существовать на честно заработанные деньги терпит неудачу. Попав в руки петербургского фактотума, Домны Платоновны, Леканида оказывается не в силах противостоять  попыткам своей “ благодетельницы”  “спасти” ее. А Воительнице и в голову не приходит помочь Леканиде, минуя путь ее падения. К тому же, с легкой руки Домны Платоновны вокруг бедной женщины собирается множество мужчин, также желающих, “искренне желающих помочь” “исправить” ее положение. Факт же самого падения, столь болезненно переживаемый самой Леканидой, в глазах всех этих “добрых людей”, спекулирующих несчастьем подобных Леканиде Петровне, представляется “делом житейским”, а страх и стыд, испытываемый жертвами обстоятельств, вызывают лишь неприятие и агрессивное раздражение по поводу таких “тонкостей”. Вот где “кроется одна из влиятельнейших причин деморализации женских нравов в нашем народе...”, с которыми воспитанные лишь для любви и счастья женщины не в силах бороться.

Для Лескова-публициста Леканида, - безусловно, - жертва, но жертва, вызывающая не только глубочайшее понимание и участие, но  и чувство досады на ее идеальные порывы, которые испытываются реальностью жизни и в этом испытании терпят крах : “напрасны  будут все хлопоты и споры об эмансипации женщины, пока не усвоят себе возможности самостоятельного существования приобретенгием способностей, нужных для производительного труда, а не бесплодных усилий, только разрушающих , а не  обеспечивающих жизнь”.

Для Лескова-художника Леканида Петровна - не только жертва обстоятельств, но и вмновница. Ее чистота в итоге переходит в аморальность и неподвижно застывает в этом состоянии, не испытывая на себе никаких воздействий душевных сил со стороны человека, никаких попыток к изменению этого состояния.Так,  нравственное содержание Леканиды Петровны, человеческий ее стержень не выдерживает испытания “петербургскими обстоятельствами”: она становится падшей женщиной.

Таким образом, Лесков ставит перед нами трагическую дилемму: путвь освобождения женщины лежит или через насилие или через падение.

                                                                             Е.В.Цветкова

Осознавая место и значение Н.С Лескова в литературном процессе, мы всегда отмечаем, что это самобытный писатель. Даже среди классиков русской прозы, каждый из которых представляет собой яркое, неповторимое художественное явление, Лесков выглядит несколько необычно.

Внешняя непохожесть его на предшественников и современников иногда заставляла видеть в нем явление совершенно новое, не имевшее себе подобных в русской литературе. Однако у него как у мастера слова есть и свои предшественники (Н.В.Гоголь, В.И.Даль, А.Вельтман), и во многом близкие  ему современники (И.Ф.Горбунов, А.Н.Островский, А.И.Левитов), и последователи, по-разному продолжавшие его художественные традиции (М.Горький, М.Зощенко).

Лесков изумительный экспериментатор, породивший целую волну художественных поисков в русской литературе; он экспериментатор веселый, озорной, а вместе с тем чрезвычайно серьезный и глубокий, ставящий перед собой большие воспитательные цели.

Язык Лескова - одно из чуддес нашей речевой культуры, и никак нельзя умалять его роли в развитии русского литературного языка и в художественно-словесном творчестве, на что обратил внимание М.Горький, увидевший в Лескове великого мастера языка и своего учителя.

Горький писал: “Люди его рассказов часто говорят сами по себе, но речь их так изумительно жива, так правдива  и убедительна, что они встают перед вами, столь же таинственно ощутимы, физически ясны, как люди из книг Л.Толстого и других,- иначе сказать, Лесков достигает того же результата, но другим приемом мастерства”[1].

В произведениях Н.С.Лескова сильны “языковые импульсы”, являющиеся для читателя сигналами авторской руки. Интересно, что импульсы эти заключены, как правило, в самом слове, его структуре. У Лескова, как, пожалуй, ни у одного писателя, общение с нами, читателями, находится на языковом уровне, на  уровне поэтического русского языка, интерес к которому, по мнению В.В.Виноградова, приобретал порой у Лескова самодавлеющее значение.

Обратим внимание на чрезвычайно характерный прием художественной прозы Лескова - на его пристрастие к творческому словообразованию, к созданию загадочных “терминов” для разных предметов и явлений. Здесь и вариации иноязычных слов, часто ироничные, и присутствие словообразовательных калек. Например, в “Соборянах” встречаем: “... и отец протопоп исправнику за это... того-с, по-франуузки, пробире-муа, задали...” [2]; “... меня тоже наспиртуозили <...> так, что хочу я быть Каином ...” [IV,21].

Или в “Захудалом роде”: “...это лучше, чем породой кичиться, да joli-мордиться” [V,126]; “...кто французким языком при ней обмахнется <...>  она сейчас извинится и осаже сделает...” [V,69]; “Шаматонят как-то, а настоящих чувств деликатства нет”.

Еще один интересный пример, когда звукоподражание иноязычному слову приобретает уместное и, более того, очень удачное для данной речевой ситуации значение: “...петит революция... тре петит, тре петит...” - и вижу, что его уже точно трепетит” [V,145]. Или в “Запечатленном ангеле”:  “...забродила оцетность крепкого пития...” [IV,327]. Оцетность - от польского ozet - уксус.

Кстати, иронические обыгрывания Лесковым иноязычных слов не случайны. Они отражают глубинное отношение писателя к русскому языку, ратование за его чистоту.

Этот прием включает в себя и авторские образования на фоне синтеза двух и более значений слов или морфем русского языка. Это еще одна хитроумная выдумка Лескова. Например, его разовый неологизм: “...чтобы его чужестранностью пленить...” [“Левша”, VII, 26]. “Чужестранный” смыкается  совсем с другим словом - “странный”; одно слово играет сочетанием двух значений: “ пленяют  странностями чужих стран”.

Особенно отчетливо этот прием просматривается на обыгрывании Лесковым структуры абстрактных существительных. Автор как бы осуществляет “подмену” одного суффикса  абстрактного существительного другим и самим строением подсказывает читателю истинное значение слова, получившегося в результате такого “ скрещивания”.

Например, в “Захудалом роде” читаем: “...в ее выражении не было той милоты, которая располагала и влекла к княгине всякого человека, ценящего в другом благородные свойства души...” [V,136]. Из самой структуры слова (абстрактный суффикс -от-), из смысла данного высказывания мы понимаем, что это, скорее, доброта, окрашенная к тому же миловидностью. Слово “милота” служит не только описанием внешности княгини, сколько проводником авторского отношения к персонажу. Мало того, в одном этом слове ключ к художественному образу, уникальным средством создания которого у Лескова является его творческое словообразование.

То же  мы можем сказать об “увлекательности” Ахилы Десницына из “Соборян”, то есть о той степени увлеченности его окружающим миром, которая делает его привлекательным для других людей и, в первую очередь, по воле автора, для читателей.

По этому же принципу строится и художественный образ Домны Платоновны из повести Лескова “Воительница”, которая “... через свою простоту да через добрость... много на свете видела всякого горя” [I ,145]. В данном случае художественный образ создается не только с помощью словообразования, но и психо-лингвистического приема: на данное сигнальное слово люди, как правило, отвечают антонимами.

Итак, корень -добр- здесь работает как данность (постоянная величина), а суффикс -ость- как авторский сигнал, не позволяющий читателю допустить ошибку при соотнесении добра с противоположным началом. Доброта и злость здесь две составляющие одного неделимого целого. Двойсттвенность структуры слова выводит нас на двойственность самого характера Домны Платоновны, подтверждаемую рассказчиком: “... как сходятся “молитва и пост, и собственное целомудрие, и жалость к людям ... со сватовской ложью, артистической наклонностью к устройству коротеньких браков не  любви ради, а ради интереса”, как “это все пробралось в одно и то же толстенькое сердце и уживается в нем с таким изумительным согласием” [I,191].

Интересно, что “доброта” сливается в авторском понимании характера Домны Платоновны именно со “злостью”, а не с другими  представителями данного синонимического ряда, например, со “злобой”. Авторское отношение к личности Домны  Платоновны заключено в этом выборе: “злость” несет в себе значение импульсивности, временности, чего-то проходящего, слово же “злоба” отличает пугающая сема постоянства, сила негативной энергии, заключенная в самом его звучании.

Прием этот никак не может быть сведен только к стилю - балагурству, желанию рассмешить читателя. Это и средство сатиры, и прием литературной интриги, и существенный элемент сюжетного построения, и интереснейшее средство создания художественного образа.

В художественной манере Лескова совершенно особую роль играет СЛОВО. Слово героя или рассказчика, “искусное плетение нервного кружева разговорной речи” - главное средство создания художественного

образа  у Лескова.

ЛИТЕРАТУРА

1.Горький М. Собр.соч. В 30-ти т. Т.24. М.,1953.

2.Лесков Н.С. Собр.соч. В 11-ти т. Т.IV.26, Т.VII.C.60-61. М.,1958. Далее том и страница текста указаны по этому изданию.