Курсовая работа на тему: "Мотив «хлеба» в прозе Е. И. Носова (на примере повести «Усвятские шлемоносцы» и рассказа «Греческий хлеб».
методическая разработка по литературе (7 класс) по теме

Мотив «хлеба» в прозе Е. И. Носова (на примере повести «Усвятские шлемоносцы» и  рассказа «Греческий хлеб»).

Содержание

Введение…………………………………………………………………………...2

I) Понятие «мотив» в литературе………………………………………………...8

II) Семантика и функции мотива «хлеба» в повести «Усвятские шлемоносцы» и в рассказе «Греческий хлеб»:

 1) мотив «хлеба» в авторском понимании (через систему образных средств)………………………………………………………………..………….10

  2) мотив «хлеба» и герои

  3) мотив «хлеба» и сюжет…………………………………………….………..15

Заключение…………………………………………………………………….....25

Список использованной литературы……………………………...……………27

Введение

   Евгений Иванович Носов (1925 – 2002) – писатель-курянин, мастер отечественной словесности, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии РСФСР им. М. Горького, международной премии имени М. Шолохова, премии Солженицына и других литературных наград, действительный член Академии российской словесности, приурочен к 80-летию писателя-фронтовика и к 60-летию Великой Победы.

   Имя Евгения Носова стоит в одном ряду с такими выдающимися писателями, как Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Василий Белов, Федор Абрамов и другими признанными мастерами отечественной словесности. В. Астафьев, самый близкий друг Е. Носова, назвал носовские произведения «н а и в ы с ш е й    б о л ь ш о й    л и т е р а т у р о й». Повести и рассказы Е. Носова переведены на многие языки народов мира.

   Е. Носов, писатель-фронтовик, сказал свое, весомое слово о войне 1941 – 1945 гг. Практически во всем его творчестве, начиная с раннего, она напоминала о себе отдельными замечаниями героев или автора мотивами, наконец, самостоятельной темой и таким же самобытным ее осмыслением.  

   Главным достижением 60-х гг. XX века является проза о войне и о деревне. Деревенщики – такое слово изобрела в конце 1960-х годов критика для определения писателей, вернувших отечественной литературе русский национальный тип героя (вместо обезличенного советского): Федора Абрамова, Василия Шукшина, Владимира Солоухина, Бориса Можаева, Евгения Носова, Василия Белова, Валентина Распутина…

   Как известно, еще с конца 70-х годов исследователи литературы обратили внимание на условность термина «деревенская проза». В работах Г.Белой, В.Бондаренко, В.Гусева, Н.Кузина, А.Лапченко, Ю.Селезнева, Г. Цветова содержатся важные замечания о его неточности, узости. Общая мысль, звучащая в них, – широта нравственно-философской, социально-философской проблематики произведений, богатый творческий потенциал названных писателей. Это и позволило художникам выделиться в «самое серьезное направление современной литературы» (А.Лапченко), стать «могучим явлением», в котором «концентрированно выразились лучшие традиции отечественной классической литературы» (Н.Кузин). И сегодня можно уверенно говорить о тесном переплетении «деревенского» и «городского» материала в творчестве Ф. Абрамова, В. Астафьева, В. Белова, В. Крупина, В. Распутина и о том, что их внимание приковано к душе человеческой, а у нее нет территориальной закрепленности.

   Приняв термин «деревенская проза» как исходный для обозначения литературной общности писателей, на протяжении нескольких десятилетий литературоведы и критики настойчиво пытались отыскать универсальный (начало же споров о «деревенской» и «городской» прозе приходится на вторую половину 60-х годов).

   В течение нескольких десятилетий стали появляться и такие терминологические обозначения, как «лирическая» (Н.Иванова), «лирико-философская» (В.Бондаренко), «социально-философская» (А.Лапченко, В. Компанеец), «нравственно-философская» (В.Недзвецкий, В.Филиппов) проза, «почвенническо-патриотическое течение» (Ю.Сохряков), «неореализм» (Г.Нефагина) и др. В итоге названные художники попадали в регламентированные ряды иного состава, но столь широкого распространения (в сравнении с понятием «деревенская проза») эти термины не получили, а их функционирование ограничивается отдельными работами. Более того, в выборе классифицирующих принципов и по сей день отсутствует единство, и проблемно-тематический подход в одних работах уступает место стилевому – в других.

   Думается, сохраняющаяся потребность в определении обусловлена, прежде всего, стремлением выявить общий стержень для целого ряда современных авторов. Между тем сами художники едва ли пытаются ограничить свое творчество терминами или схемами. Опираясь на отечественную реалистическую традицию, В.Белов, В.Крупин, В.Распутин обращаются к поиску «духовных ответов на социальные вопросы» (И.Золотусский), к проблемам национального самосознания, исследуют жизнь в аспекте духовного опыта народа, пытаются выразить в книге традиционные представления о норме в разных ее проявлениях. Важнейшими становятся для них вопросы о смысле жизни, о добре и зле, истине и справедливости, которые будоражили умы поколений и всегда находили отклик в русской литературе (А.Пушкин, Н.Гоголь, И.Гончаров, Ф.Достоевский). Тип центрального героя, человека мучающегося, страдающего, ищущего выход из нравственного тупика, определяет в духовно ориентированной литературе общинная иерархия ценностей, уходящая корнями в традиции православной соборности.

   Сегодня едва ли вызовет возражения факт, что представители этой самостоятельной ветви русской словесности обладают собственным голосом в потоке нынешней разнохарактерной литературы. С выходом в свет в 60-80-е годы произведений Ф.Абрамова («Пути-перепутья», «Дом», «Трава-мурава»), В.Астафьева («Последний поклон», «Царь-рыба», «Печальный детектив»), В.Белова («Привычное дело», «Лад», «Кануны»), В.Распутина («Последний срок», «Живи и помни», «Прощание с Матерой», «Пожар»), Е.Носова («Усвятские шлемоносцы») интерес читательской аудитории к их творчеству лишь подтвердился.

   Той мощной волной, которая породила всплеск художественного творчества в 60-е годы, стало общественное осознание выстраданного нашим народом опыта Великой Отечественной войны.

   Конечно, военная тематика, войдя в литературу с первых дней лихолетья, не покидала её и в последующие годы. Но в ходе войны, да и в первое время по окончании ещё не было возможности рассмотреть её всепроникающее воздействие на народную жизнь во всей его глубинной сущности и с совершенно новой, ранее казавшейся упрощённой точки зрения. Война совершила переворот в общественном сознании, одно из важнейших проявлений которого состояло в необыкновенно возросшем представлении о ценности человеческой жизни. В предшествующие войне послереволюционные десятилетия существовало убеждение, ревностно поддерживавшееся официальной идеологией, в безусловной значимости людской массы, в жертву интересам и настроениям которой может и должна была принести себя отдельная личность. Осознание эпохального смысла совершенного в битве с фашизмом подвига, возвысившего в народе чувство национального достоинства, переживание безмерных, трагических утрат, понесённых в годы войны, потребовали постижения не только общего смысла победы, но и значимости усилий каждого из соотечественников в народной судьбе.

   «Деревенская проза» стала одним из самых мощных и плодотворных художественных откликов на общенародную потребность в самопостижении, порождённую результатами Великой Отечественной войны. Совсем не случайно ведущие авторы «деревенской прозы» одновременно являются и создателями лучших произведений о войне, появившихся в 60 - 70-е годы.  

   Можно ли представить «военную прозу» этого времени без таких произведений «чистого» «деревенщика» Е.И. Носова, как «Усвятские шлемоносцы» и «Красное вино победы», или без тетралогии Ф.А. Абрамова «Братья и сестры», или без повести В.П. Астафьева «Пастух и пастушка»? Могут сказать, что в данном случае единство «деревенских» и «военных» авторов определилось обстоятельствами их судеб — все они были участниками Великой Отечественной войны. Но ведь и произведения их более молодых собратьев по перу, не побывавших на фронте из-за возраста, - В. Белова, В. Шукшина, В. Распутина, - отнюдь не лишены чувства и памяти войны.

   Синтезирующая природа и ключевая значимость трагического опыта Великой Отечественной войны в судьбе русского народа определяются, в первую очередь, тем, что в ней сконцентрировались все силовые линии бытия нации. Достижение Победы потребовало ввести в действие, вовлечь в реальную жизнь весь потенциал многовековой истории России. Нет сомнения в том, что именно крестьянство в высшей степени сосредоточило в своём жизненном опыте трагический смысл всенародного подвига. В этом видится одна из важнейших причин актуализации жизненного материала, который столь рельефно и мощно воплотился в «деревенской прозе».

   Военная и деревенская прозы соединены воедино. Эта проза в единстве своем составила «разомкнутую духовную систему, которая не только повседневно питает нашу <...> духовную жизнь, но и сообщает литературному процессу плодотворное развитие.

   Анатолий Ланщиков в статье «На переломе десятилетия» (1975) писал: «И если говорить о нашей «деревенской» прозе, то она давно уже решает не какие-то специфические деревенские проблемы, а проблемы общенародного масштаба, связанные как с духовной, так и с материальной жизнью народа. И внешний интерес нашей литературы к деревне, к ее судьбе объясняется прежде всего тем, что талантливые писатели, естественно, наиболее чуткие к важнейшим проблемам современности, увидели в настоящей деревне узел таких противоречий, которые нельзя не назвать историческими» (Цит. по: Калюжная Л., 2002, 12 – 13).

   «Деревенщики» действительно стронули мировоззрение советского человека – и в литературе появился новый герой, названный критикой того времени «амбивалентным», а писателей, которые вывели этого героя на литературную авансцену, назвали «московской школой».  

   Большинство сверстников Е. Носова, прошедших войну и ставших писателями, первоначально, как Ю. Бондарев, Г. Бакланов, В. Быков и др., - начинали свое творчество с обращения к событиям 1941 – 1945 гг. И широкую славу принесли им произведения о войне. Е. Носов начинал по- иному: с таких произведений, как «Радуга» (1957), со сборника рассказов «На рыбачьей тропе» (1958).

   «Усвятские шлемоносцы» – вершинное произведение Е. Носова, открывшее грани большого, многомерного таланта писателя. По простоте, очевидности и общенародной доступности жизненного материала, богатству тем и мотивов, партитуре человеческих мыслей, чувствований и переживаний, организованных в единое художественное целое по принципу симфонического развития – непрерывного, жизненапряженного накопления и роста духовной и эмоциональной энергии народа, «Усвятских шлемоносцев» не с чем сравнить в современной литературе. Трудно назвать писателя, на которого столь же благотворное воздействие оказали бы народная лирическая песня и оркестровая музыка, как на Е. Носова.

   Художественное мастерство Е.И. Носова было отмечено многими писателями и критиками: В. Астафьевым, И. Ростовцевой, Н. Хайловым, Н. Подзоровой, Ф. Кузнецовым, В. Анпиловым, В. Васильевым, Ф. Чапчаховым, И. Дедковым, М. Еськовым, М. Синельниковым, А. Кондратовичем, Л. Дудиной, Е. Джичоевой, В. Енишерловым, Ю. Томашевским, Ю. Селезневым, В. Чалмаевым, Б. Агеевым и многими другими исследователями. О повести «Усвятские шлемоносцы» писали многие исследователи. Они выделяли в ней различные мотивы: «дороги», «разлуки»,  особенно обращали внимание на мотив «конца света», но мотива «хлеба» касались немногие (например, А.Е. Кедровский, Н.В. Сударикова).

   Объектом нашего исследования является повесть Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» и рассказ «Греческий хлеб».

   Предметом – мотив «хлеба» в данной повести и рассказе.

   Целью нашей работы является выделение мотива «хлеб» в повести «Усвятские шлемоносцы» и рассказе «Греческий хлеб» как основополагающего мотива. Достижение данной цели предполагает решение следующих задач:

   1) познакомиться с теоретическим понятием «мотив»;

   2)проанализировать данный мотив в нескольких аспектах:

        а) мотив «хлеба» в авторском понимании (через систему образных средств);

        б)  мотив «хлеба» и герои;

        в)  мотив «хлеба» и сюжет.

   Актуальность нашей работы обусловлена научной значимостью проблемы. Актуальным является выяснение места повести «Усвятские шлемоносцы» и рассказа «Греческий хлеб» в отечественном понимании мира. Мы же в своей работе поставили целью: доказать, что основным мотивом является именно мотив «хлеба», и для этого последовательно обоснуем свою точку зрения, проследив прохождение данного мотива через всю повесть.  

I) Понятие «мотив» в литературе

    Мотив – 1) «Побудительная причина, повод к какому-нибудь действию».

 2) «Довод в пользу чего-нибудь». 3) «Простейшая единица сюжета. Тема, сюжет произведения искусства». 4) «Простейшая ритмическая единица мелодии. Мелодия, напев» (Цит. по: Ушаков Д.Н., 2005, 461).  

   Мотив (от лат. movio – двигаю) – «устойчивый формально-содержательный компонент литературного текста. Мотив может быть выделен как в пределах одного или нескольких произведений писателя (например, определенного цикла), так и в контексте всего его творчества. Мотив наиболее связан с миром авторских мыслей и чувств, нежели другие компоненты художественной формы» (Цит. по: Краткий словарь литературоведческих терминов, 1999, 376).

   А.Н.Веселовский под мотивом понимал следующее: а) «Под мотивом я разумею формулу, образно отвечавшую на первых порах общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо закреплявшую особенно яркие, казавшиеся важными или повторявшиеся впечатления действительности. Признак мотива – его образный одночленный схематизм; таковы неразлагаемые далее элементы низшей мифологии и сказки: солнце кто-то похищает (затмение), молнию-огонь сносит с неба птица»; б) «Под мотивом я разумею простейшую повествовательную единицу, образно ответившую на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения» (Цит. по: Силантьев И., 2004, 17).

   Подвергнув понятие мотива критике с позиции логического критерия неразложимости, В.Я.Пропп в «Морфологии сказки» вообще отказался от этого понятия и ввел в оборот принципиально другую, по его мнению, единицу нарратива – «функцию действующего лица»: «Самый способ осуществления функции может меняться: он представляет собой величину переменную… Но функция, как таковая, есть величина постоянная…» (Цит. по: Силантьев И., 2004, 26). В «Морфологии сказки», определенно отказываясь от понятия мотива, В.Я.Пропп еще определеннее настаивает на взаимосвязанности «функций» в ходе повествования волшебной сказки. В монографии «Исторические корни волшебной сказки», без оговорок и теоретических комментариев принимая понятие мотива как таковое, В.Я.Пропп еще категоричнее формулирует принцип системности мотива: «Мотив может быть изучаем только в системе сюжета» (Цит. по: Силантьев И., 2004,  39).

   Б.И.Ярхо в «Методологии точного литературоведения» … определяет мотив как «образ в действии (или состоянии)»… «Мотив, – пишет Б.И.Ярхо, – … есть некое деление сюжета, границы коего исследователем определены произвольно. В «Евгении Онегине» мотивом равно будет и «она читала Ричардсона» (попутное замечание) и «дуэль Евгения с Ленским» (основной сюжетный этап)»… итогом критики Б.И.Ярхо является отрицание реального литературного существования мотива. Исследователь объявляет мотив не более чем понятийным конструктом, помогающим литературоведу устанавливать степень подобия различных сюжетов: «Ясно, что мотив не есть реальная часть сюжета, а рабочий термин, служащий для сравнения сюжетов между собой» (Цит. по: Силантьев И., 2004, 28).

   Б.В.Томашевский определяет мотив через категорию темы: «Понятие темы есть понятие суммирующее, объединяющее словесный материал произведения. Тема может быть у произведения, и в то же время каждая часть произведения обладает своей темой…Путем такого разложения произведения на тематические части мы, наконец, доходим до частей неразлагаемых, до самых мелких дроблений тематического материала… Тема неразложимой части произведения называется мотивом. В сущности – каждое предложение обладает своим мотивом» (Цит. по: Силантьев И., 2004, 31).

   Из всех имеющихся в науке толкований термина «Мотив» мы остановимся на определении Б. Гаспарова и будем считать это определение «рабочим» «…В роли мотива в произведении может выступать, – считает исследователь, - любой феномен, любое смысловое «пятно» – событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т.д.; единственное, что определяет мотив, – это его репродукция в тексте, так что в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами («персонажами» или «событиями»), здесь не существует заданного «алфавита» – он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру».

II) Семантика и функции мотива «хлеба» в повести «Усвятские шлемоносцы» и в рассказе «Греческий хлеб»:

1) мотив «хлеба» в авторском понимании (через систему образных средств)

    «Повесть «Усвятские шлемоносцы»  впервые была опубликована в журнале «Наш современник» (1977, № 4 – 5), вышла отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия» (Цит. по: Васильев В., 1983, 499. Т. 2.).

   Евгений Носов до «Усвятских шлемоносцев» писал о госпитале («Красное вино победы»), о воспоминаниях, обращенных к бойцам 1941 – 1945 гг. («Шопен, соната № 2»): это была летопись послефронтовых впечатлений, война без войны. «Повесть «Усвятские шлемоносцы» – это тоже не сражения, а летопись сборов на войну Касьяна, мужика из деревни Усвяты, его прощаний с женой, детьми. Летопись, т.е. эпически-монументальное произведение, хотя в повести и описано-то всего два-три дня, а события не вышли из рамок села, избы, нескольких семей» (Цит. по: Бондарев Ю.В., 361-362).

   Ситуация в «Усвятских шлемоносцах» особая. Это, если воспользоваться уже существующей в литературоведении терминологией, «эпический период жизни», время, когда весь народ от мала до велика, был захвачен событиями начавшейся войны. В таком случае роль автора – повествователя иная, чем в других условиях. «В эпическую эпоху рассказчик, или певец, – свидетельствует Ф.Буслаев, – довольствовался немногими прибавлениями только в подробностях, при описании лица или события, уже давно всем известных; он был свободен только в выборе того, что казалось ему важнейшим в народном сознании, что особенно могло тронуть сердце» (Цит. по: Кедровский А.Е., 1998,  98-101).

   «Усвятские шлемоносцы» - это повесть о десяти днях жизни обыкновенного русского села Усвяты с момента объявления войны. О психологической перестройке и внутренней мобилизации духовных сил народа, врасплох застигнутого страшным, противоестественным и ошеломляющим известием. О людях, обживших свой край до каждого камешка и клочка угодий, ухоженных не одним поколением крестьян. О людях, буквально сросшихся с неизменностью и незыблемостью не ими еще установленного жизненного уклада – с обязательным севом по весне, раздольной косьбой в начале лета, уборкой урожая по осени. Никто из них не хотел ничего более, как только достойно прожить и умереть на этой земле, ставшей для каждого и родиной, и всем белым светом – не в метафорическом, а в самом прямом и настоящем смысле» (Цит. по: Васильев Вл., 1983, 21. Т. 1.).

   «Уникальность «Усвятских шлемоносцев» в том, что в этом произведении Евгений Носов предстал как эпический художник, возвысившийся до создания народного эпоса, сказания-повествования о глубинном селе Усвяты в первое после объявления войны дни, о том, как усвятские мужики, миролюбивые по самой крестьянской сути, психологически переламывали себя для ратного дела и готовились к священной роли «шлемоносцев» – защитников своего Отечества» (Цит. по: Конорев Л.Ф., 2008, 8).

   При вручении Государственной премии им. М. Горького Евгению Носову  А. Солженицын отметил: «У Носова в «Усвятских шлемоносцах» — эпическое озарение: первый зов и сплошной уход крестьянского народа на войну — с той покорностью и мужеством, с каким он уходил и уходил век за веком на столькие войны и войны. Ощутима эта неоспорная поступь и её былинный смысл. Это впечатление усиляется тем, что хотя в повести формально и даны черты колхозной жизни, но в какой-то расплывчатости, а проступает вечность мужика на земле, в своём родном краю и грозность предвоенного расставания с семьями, с детьми: сколькие ли вернутся?» (режим доступа: http: magazines. russ. ru / novxi – mi / 2001 / 5 / solj. htmg / ).

   К теме хлеба писатель обращается во многих своих произведениях –  рассказы: «Покормите птиц», «Трудный хлеб», «Тысяча зерен». Во многом они автобиографичные. Сами названия говорят о важности хлеба для всего живого, о его нелегкой добыче. Но наиболее ярко значимость этой темы  представлена в повести «Усвятские шлемоносцы» и рассказе «Греческий хлеб», где говорится о тяготах войны, трудном детстве.

   Ощущение больших перемен и одновременно сохранившихся безусловных ценностей оставляет знакомство с повестями и рассказами Е. Носова 90-х годов. Главным предметом внимания автора-повествователя является детство, способом создания образа этого не столь далекого прошлого, становится воспоминание. Рассказ «Греческий хлеб» был напечатан в журнале «Москва» за 1997 год в 6 номере.

   Условно можно выделить уровни прохождения мотива «хлеб» через повесть и рассказ. Он проходит три уровня, названных выше.    Рассмотрим каждый из них. Авторское понимание мотива «хлеб» выражается системой образных средств. Среди них особенно выделяются:

а) эпитеты:

   «желтеющая поздним жнивьем земля»; «молодой хлеб»; «бугрившиеся на столе ковриги»; «крепкий ржаной дух отдыхающего хлеба»; «большие подорожные хлебы»; «коврига разрумянившаяся, глянцево мерцающая округлой коркой»; «хлеб еще не в поре, полон внутреннего сырого жара»; «внутренний ржаной пыл ковриги»; «хлебы с легким шуршанием»; «теплая житная сытость»; «хлебный запах»; «горбатая спина каравая»; «остро растопыренные корки»; «еще не завосковевший хлеб»; «неспокойные хлеба»; «уймища хлебов».

б) метафоры:

   «свечечка колокольни, розово и невесомо сиявшая в стороне над хлебами»; «край хлебного поля»; «кусок крутого хлеба… обрел… обостренный аромат далекого детства»; «хлеб – непосильная… нелегкая справа… тягать против себя пятнадцатифунтовые колоба»; «на столе под волглой дерюжкой парили выставленные хлебы»; «хлебный дух амбар впитывал каждым бревном»; «бессчетно хлебов пеклось на… веку»; «плескались у колес матереющие хлеба»; «по хлебам пыль курится».

в) народные пословицы и крылатые выражения:

   «хлеб в поле – душа в неволе»; «главная опора войска – хлеб»; «какое время за хлебом потеряно, то вдвое в дороге нагонится»; «что намолото, то и просевай».

   Сравним выражение данных образных средств в рассказе «Греческий хлеб»:

- эпитеты:

   «запах свежесброшенного теста»; «хлебная теплынь»; «глубинный дух, рождавшийся в самой раскаленной сердцевине (ковриги)»; «затаившийся жар»; «шоколадно зажаренная корочка»;

 - метафоры:

   «ковриги выдремывали, отдыхали после жаркой печи»; «белая пшеничная мякоть дозревала вся в разветвленных дырчатых дрожжевых ходах»; «вольно касаясь друг дружки округлостями бочков, лежали большие, высокие ковриги»; «их темно-коричневые покатые верхи тускло лоснились отсветом солнечного дня; хлебы источали крепкую духовитую испарину, свой глубинный дух»; «в раскаленной сердцевине продолжал обитать затаившийся жар»;

   Данные примеры трудно отнести к четко выделенному одному какому-нибудь уровню, т.к. они взаимопроникают и дополняют друг друга.

   Из данных примеров видно, каким колоритным может быть выражение отношения к хлебу, с какой любовью автор говорит о нем, как основе всего.

   «Внимательный читатель не может не заметить особенного пристрастия Е.Носова к людям, стоящим как бы у истоков нашей жизни, к тем, кто нас поит и кормит, одевает и обувает, на ком земля держится, – к хлеборобам, скотникам, дояркам, кузнецам. Достойно внимания их отношение к труду и материальным благам, даже то, как они едят, осторожно сопровождая ложку на пути ко рту куском хлеба или аккуратно сметая хлебные крошки со стола в ладонь, с какой бережливостью расходуют деньги, чувство меры, некрикливой, не напоказ красоты и разумных потребностей, как бескорыстно и непосредственно они живут и самозабвенно, всласть и в радость, трудятся, ведомые сердечной любовью к земле, родине и людям» (Цит. по: Васильев В., 1986, 177. Т. 2.).

   «Народные герои Евгения Носова пришли в литературу из южной России. А своим интересом к деревенской теме и богатым народным языком писатель обязан деду с бабкой, в селе у которых проводил в детстве каждое лето. «Неграмотная крестьянка, не умевшая читать, - вспоминал он бабушку, - она неведомо откуда наизусть знала кое-что из Пушкина, Некрасова, Кольцова, была неисчерпаема на сказки, но и сам ее повседневный язык…был сущим кладезем» (Цит. по: Калюжная Л. С., 2002, 11).  

   «Тонкий психолог и лирик, одинаково глубоко воспринимающий красоту природы и красоту человеческой души, Е. Носов любит родное слово и умело владеет им – проникновенным, точным, живописным, исполненным движения, образности, мысли» (Цит. по: Сурганов Вс., 1976, 10).

   «Искусство Е. Носова имеет глубокое социально-нравственное укоренение в родном краю; он вырос и «образовал» свое сердце и ум среди полей, лесов и рек, в атмосфере хлебопашеского и ремесленного труда. Отец его, Иван Георгиевич Носов, ударник первых пятилеток, был потомственным мастеровым, перенявшим кузнечное ремесло от деда… Сам уклад жизни, не располагающий к праздности, естественным образом воспитывал и развивал в будущем писателе любовь и уважение к труду и людям незаметных, но жизненно необходимых профессий» (Цит. по: Васильев Вл., 1983, 6. Т. 1.).

2) мотив «хлеба» и герои (повесть «Усвятские шлемоносцы»);

3) мотив «хлеба» и сюжет повести

   Следующие два уровня – мотив «хлеба» и герои и мотив «хлеба» и сюжет очень тесно связаны, т.к. по ходу сюжета происходит «духовный рост» героя, осмысление ценностей. Непосредственно в первую очередь это относится к главному герою – Касьяну. Автор сообщает о своем герое: «Главный герой ее (повести) – народ. А олицетворяют его в данном случае жители села Усвяты. Имеется в повести и главное действующее лицо – крестьянин Касьян Тимофеевич… Я взял человека средних лет, чтобы показать, что он теряет в связи с войной… У… моего героя фамилии вообще нет. Потому что она была не нужна. Но имя я ему дал не случайное. Касьян означает «носящий шлем» (Цит. по: Васильев В., 1983, 500. Т. 2.).

   «Но фигура эта чисто условная: вместо Касьяна мог быть любой из действующих в повести лиц – скажем, Алексей Матохин, Николай Зяблов. Они были бы, может, наделены индивидуально иными чертами, у них была бы другая внешность, но для повести это не играло бы роли, потому что главное в ней не сам герой, а идея защиты Родины» (Цит. по: Конорев  Л.Ф., 2005, 9).

   От Касьяна-пахаря да Касьяна - «шлемоносца» пройдет немало времени. Носов говорит: «От момента, когда человек должен был оставить плуг, до момента, когда необходимость заставила его взяться за винтовку, – большая дистанция. Дистанция тут психологического характера, связанная с мучительной ломкой устоявшихся представлений, привычек, вживанием в навалившуюся беду, перевоплощением пахаря в солдата. Вот о сложном состоянии перевоплощения, о десяти днях начала войны и написана повесть » (Цит. по: Васильев Вл., 1983, 499. Т. 2.).

    Наиболее обстоятельно об идейно-художественном содержании повести, ее жизненной основе, а также о первоначальном замысле «Усвятских шлемоносцев» Е.Носов рассказал в беседе с В. Помазневой (Касьян – и пахарь, и солдат. – Лит. газ., 1977, 6 апреля): «Повесть… даже не о войне как таковой, не о боях, не о баталиях, а лишь о том, как весть о ней пришла в глубинное русское село и как люди привыкали к мысли, что нужно оставить свои пашни, сенокос, поле, своих близких и  идти на защиту родной земли…» (Цит. по: Васильев В., 1983, 499. Т. 2.).

   «Повесть весьма проста по сюжету. И никаких особых событий в ней не происходит – просто уходят из села новобранцы. Очень объективная хроника, очень медленное развитие событий. Сначала замышлялась она как раз с баталиями, с подвигами. Собственно, все начало, которое сейчас существует, именно потому торопливое, беглое, что я мыслил пройти сцены прощания, проводов, а потом уже широко, объемно представить картины фронтовой жизни. Но материал, по которому писались первые сцены, увлек меня. К тому же оказалось, что в нашей литературе он еще недостаточно разработан. Будучи сам по себе не военным материалом – здесь только сборы на фронт, – он, мне кажется, тем не менее очень емко выражал героическую суть нашего народа» (Цит. по: Васильев В., 1983, 500. Т. 2.).

   Обратить читательское внимание на смысловые глубины текста, вовлечь его в процесс «сотворчества» призваны и символические образы. В повести «Усвятские шлемоносцы» широкое использование образной символики выполняет целый ряд функций: раскрытие индивидуальности героев, их мыслей, поступков, устоявшегося жизненного уклада, а также создание картины мира, расколовшегося на «до» и «после» известия о начале войны.

   Два основных образа-символа – образ Хлеба и образ Земли, наиболее часто используемые автором повести, определяют вся атмосферу происходящего в Усвятах и являются «ключом» к раскрытию идеи произведения и особенностей национального характера (Цит. по: Сударикова Н.В., 2006, 15-16).

   Хотя автор и говорит, что особых событий как таковых в повести и не происходит, условно можно выделить несколько этапов, которые совпадают как с «развитием» героев, так и с действием сюжета. Это такие сцены, как:

1. Косьба и трапеза односельчан.
2. Известие о войне.
3. Собрание у конторы и тяжкие думы.
4. Получение повестки и сходка у деда Селивана.
5. «Великие» сборы и семейные традиции.
6. Горькое расставание и отправление на фронт.

   Проследим «развитие» героев на каждом этапе. Перед нами Касьян Тимофеевич – тридцатишестилетний крестьянин, семьянин, любящий муж и отец, заботливый и благодарный сын. Как и все односельчане – крестьяне Касьян с детства приучен к труду, не представляет себя без родной семьи, земли, лошади и –  хлеба. На первом этапе Касьян мирно работает в поле, думает о своей минувшей службе, детишках, жене, ждущей ребенка: «И когда это она успела и штанишки ребятам исшить, и пирогов напекти…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 19). Пироги в данном случае домашнее тепло, уют, привычная повседневность, заботливая хозяйка – жена. Те же не простывшие пироги на втором этапе уже ассоциируются с известием о войне. Казалось бы вот только – только все было как обычно: крестьяне отдыхают после косьбы. И вот ужасное слово «война» выбивает человека из колеи, из привычного образа жизни, рождает в душе противоречивые чувства. Все люди бегут, все не знают, что делать. «А позади, над недавним становищем, уже слеталось, драчливо каркало воронье, растаскивая впопыхах забытую артелью складчину: яйца, сало и еще не простывшие пироги» (Цит. по: Носов Е., 1983, 25). И вот все у сельской конторы (третий этап). Крестьяне жадно слушают каждое слово председателя, пытаются осознать услышанное, некоторые пытаются острить. Так люди пытаются защититься от всего ужаса положения. « – А ну-ка, грамотеи! На срамное вы завсегда мастера. Лучше б вникали, чего вам говорят умные люди. Только хихи да гаги в голове» (Цит. по: Носов Е., 1983, 37). «И лишь одно название было всем дорого и понятно, как, скажем, мать или хлеб, – Россия» (Цит. по: Носов Е., 1983, 37). С этого дня все изменилось. Все валилось из рук. «Одно только дело, как и прежде, в мирное время, Касьян исполнял без запинки – гонял колхозных лошадей в ночное к остомельским омутам» (Цит. по: Носов Е., 1983, 44). Касьян вспоминает покойного отца, тот случай, когда старик, совсем уже слабый, хотел поехать с сыном в поле в первый день жнитвы, порадоваться молодому хлебу. Но не смог из-за слабости. Касьян снова и снова отвлекается от мыслей о войне, думал о земле, о хлебе, будто позабыл, что идет война. Но! Война… «отныне все были ее подушными должниками, начиная с колхозного головы и кончая несмышленым мальчонкой» (Цит. по: Носов Е., 1983, 47) . «И только здесь, в лугах, в росном безбрежье трав, в безлюдной вольнице под мирный всхрап коней и бой перепелов Касьяна постепенно отпускало» (Цит. по: Носов Е., 1983, 49). «И тут кусок крутого хлеба, на поду испеченного Натахой еще на мирной неделе, который он густо осыпал серой крупной солью и которым жадно хрустел теперь с молодым луком, впервые за весь день обрел свой прежний вкус и даже обостренный аромат далекого детства – без горечи гнетущей несвободы» (Цит. по: Носов Е., 1983, 49). Все чаще показывается привязанность человека к хлебу. Все понимают, что не вовремя война. «… Время теперь такое…Овес вон забрали. И сено могут затребовать…». « – Сено! Хлеб неубранный остается» (Цит. по: Носов Е., 1983, 65). «… Пока б сено прибрали да хлеб. Управились бы, а тогда…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 65). Душа людей болит за сено, за неубранный хлеб. И на сходке у дедушки Селивана (четвертый этап) говорят о том же: «… заговорили про всякое – разное, житейское, опять же про хлеб и сено…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 77). В душе Касьяна что-то ломается. Он понимает, что грядут глобальные изменения, что он – уже не просто Касьян-пахарь, а нечто большее. « – А скажи, Селиван Степаныч… Все хочу спросить… Там ведь тово… убивать придется…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 78). Теперь Касьян еще и – «шлемоносец»: «…Шлемоносец! Во как толкуется имя твое! Выходит, сызмальству тебе это уготовано – шлем носить» (Цит. по: Носов Е., 1983, 73). «Усвятцем-то будь, но и про шлем не забывай. Человек рождается для мирного труда и счастья, однако и то, и другое не есть нечто от тебя не зависящее и установленное на все времена, на что указует и имя твое, чтобы с пеленок помнил: «Наречие сие от слова… кассие…разумеющего шелом воина» (Цит. по: Носов Е., 1983, 73).   

   Сюжет повести «Усвятские шлемоносцы» подчинен не только конкретно складывающейся ситуации в деревне Усвяты, в доме Касьяна и Натальи, но также более общим и многовековым формам народной жизни. Поэтому в тексте органически соседствует детально выписанный пейзаж усвятской округи и символика древних курганов, сторожевых веж. Привычные для деревенского слуха имена Касьян, Прохор, Алексей, Николай, как свидетельствует древняя книга, заключают глубокий изначальный смысл: Касьян – «шлемоносец», Прохор – запевный человек, Алексей – защитник отечества, Николай – победитель. Нынешняя военная пора вызывает из глубин памяти представления о набегах «с дикого поля» хангирейцев, о подвигах россиян в русско-турецкой, русско-японской войнах. Добытый из тайников дедом Селиваном георгиевский крест «за Карпаты» больше, чем личная награда старика, – знак доблести старших поколений, знавших, что нельзя «землю неприятелю уступать» (Цит. по: Кедровский А.Е., 1998,  99) .

   Изрядно напившись, Касьян приходит домой. Дома уже происходят «великие» сборы (пятый этап). По семейной традиции пекутся хлебы, происходит «большая стирка». «Но нынче Касьян даже не приподнял покрывала, чтобы взглянуть, удался ли хлеб, как делал и радовался он прежде, а лишь вскользь покосился в ту сторону, уведенный от самого себя своим новым и непривычным отрешенным состоянием» (Цит. по: Носов Е., 1983, 114).   

   Что значит война! Не радует даже привычный запах хлеба! Напротив, Касьян мучится мыслью, что не хватит на зиму зерна: в ларе «хлеба оставалось в обрез, едва прикрывалось днище» (Цит. по: Носов Е., 1983, 116).   «Хлеб в поле – душа в неволе… И опять ему навязчиво померещились те железные рога над неубранной рожью…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 116).   

   Война войной, но Касьян решил исполнить семейную традицию до конца. Он был в семье главным резальщиком хлеба, по традиции, передаваемой испокон веков от старшего младшему. Касьян, держа хлеб в руках, понимал, «что это его последний хлеб, которым ему нынче предстояло оделить семью» (Цит. по: Носов Е., 1983, 126).   

   Чем ближе повествование к концу, тем настойчивее звучит мысль о хлебе. Вот перед нами сцена расставания (шестой этап). Горько и тяжело видеть Касьяну слезы близких, невыносимо слышать крик Сергунка «Папка-а-а!», в котором сказано все. Даже с конем тяжело расстаться. Касьян покормил мерина хлебом, вспомнил, что тот «пятерых ребятишек вот таким хлебом на ноги поднял…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 149).   

   «…Так что ешь. Последний твой хлебушко. Не увидимся больше…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 149).   

   Дорога на фронт «уходила хлебным наделом». Касьян все время оглядывался, «глядел, как плескались у колес матереющие хлеба». Понимал, что «главная опора войска – хлеб». «Неспокойные хлеба», «уймища хлебов», «хлебные нивы» – все оставалось позади, а впереди – фронт… Теперь уже Касьян полностью ощущает себя воином, «шлемоносцем». Таков путь «развития» Касьяна.

   Обратимся к «старым» и «малым» – бабушке и Сергунку, старшему сыну Касьяна, мальчику восьми лет. Как было уже сказано выше, война… «отныне все были ее подушными должниками, начиная с колхозного головы и кончая несмышленым мальчонкой» (Цит. по: Носов Е., 1983, 47).   

 Сергунок, после ухода на фронт отца оставался главным «мужчиной» – хозяином в доме.  

   «Существование» прошлых веков и десятилетий в современности обнаруживается в бытовании народных традиций, в особом внимании к таким устойчивым мотивам, как хлеб, дом, семья, человек и природа. Причем традиция, проявленная в различных мотивах сюжетного действия, распространяется на все поколения. Сознательно или интуитивно, но автор «Усвятских шлемоносцев» «совпал» с устно-поэтическим народным представлением о связи поколений. Обобщая, например, нравственно-этический опыт сказки, Ф. Буслаев утверждал: «Два крайние возраста человеческой жизни, старость и детство, дружно встречались на сказке: поколение отживающее передавало предание поколению народившемуся. Старый рассказывает сказку и поучает, малый слушает и поучается»   Проследим, как древняя традиция взаимоотношения поколений проявляет себя в повести «Усвятские шлемоносцы» при обращении автора и его героев к хлебу. Это наиболее часто употребляемое в повести слово. Оно оказывается в одном ряду с такими коренными словами, как мать и Россия («И лишь одно название было всем дорого и понятно, как скажем, мать или хлеб, – Россия»), вместе с другими создает текст с устойчивым для всех времен смыслом («Пуще же хлеба держался он людским словом…»). Хлеб – знак благополучия и устойчивости жизни. Его возможное исчезновение в связи с начавшейся войной вызывает у Касьяна и других усвятцев чувство глубокой тревоги. Наконец, хлеб – это важнейший мотив повести, основанный на древней традиции обрядовости.

   По мере того, как подходит к концу расставание призванных в армию крестьян, все настойчивее идет речь о хлебе. И не случайно, что затевает в доме Касьяна «большой хлеб» старуха (Конечно, беременной жене Касьяна тяжело справиться с квашней, но не менее тяжелая работа – стирка белья, с которой она справляется. Здесь другое: старший по возрасту в доме стоит у истоков народной обрядности). Так в детстве Касьяна поступала его родная мать: «… Омочив в свежей, только что зачерпнутой колодезной воде гусиный окрылок, взмахивала им над хлебами, кропила широким крестом, и те, без остатка вбирая в себя влагу, раздобрело вздыхали побархотевшими округлостями и начинали ответно благоухать, как бы дыша в расслабляющей истоме и успокоении» (Цит. по: Носов Е., 1983, 113).   

   Теперь священнодействует с хлебом «бабушка». Она и приносит его к прощальному обеду и, перекрестясь, передает ковригу Касьяну со словами: «На-ка, кормилец, почни…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 125).   

   «Так и менялись за этим столом местами – по ходу солнца, – вставит свои слова автор. – На утренней стороне, как и теперь, всегда теснились ребятишки, на вечерней – женщины, а в красном углу, в застольном зените, всегда сидел главный резальщик хлеба, пока не приходило время уступить нож другому» (Цит. по: Носов Е., 1983, 116).   

   «По этому обычаю, но, в силу драматически складывающихся обстоятельств, «ход солнца» ускоряется, как бы опережая время и возраст. И «непочатый» хлеб из рук Касьяна переходит к будущему защитнику и кормильцу – восьмилетнему сынишке Сергунку.

   – А ну-ка, сынок, давай ты.

   – Я? – встрепенулся Сергунок. – Как – я?

   – Давай, привыкай, – сказал Касьян и положил перед ним ковригу» (Цит. по: Носов Е., 1983, 126).   

   Забегая наперед, отметим, что мотив хлеба не раз напомнит о себе в творчестве Е.Носова последующих лет, особенно в 90-е годы» (Цит. по: Кедровский А.Е., 2000, 98-101).

   Еще один герой повести – жена Касьяна, Наталья.

   О разумном порядке народной традиции напоминает не только «великий хлеб» и такая же великая стирка накануне прощания Касьяна с домом и семьей, но даже то, как вывешено белье на просушку. «Натахины дотошности» (детские штанишки справа и слева «теснились и беззащитно льнули к его аршинной рубахе»), кроме прилива добрых чувств к жене, открывают Касьяну глубинный, древний смысл ее поступка: «посчитала бы дурной приметой развесить все это по разным местам, разлучить отца с ребятишками…» (Цит. по: Носов Е., 1983, 86).   

   «Особенно ярко характер Натальи проявляется в сцене сборов Касьяна.      Вся сцена сборов – это «негромкий» эпос, это нежность, светящаяся сквозь мрак скорби. «Прения» Касьяна с Натальей начинаются с того, какие сапоги ему надеть в путь-дорогу. Простой вопрос – в новых сапогах идти Касьяну на фронт, стоящих целых два пуда хлеба, или в старых – вызвал целую бурю тревог, верований, молений и заговорных слов в Наталье, жене Касьяна. Каким-то вещим, суеверным чувством мудро догадалась она, эта крестьянка, что стоит ей пуститься в обмены, в расчет, утонуть в мелочах, в «пудах», то как бы… заранее будет обречен Касьян, что она «обменяет его», обречет на гибель, мысленно уже расстанется с ним. Вообще извратит свои же чистейшие молитвы:

« – А мне мало за тебя два пуда! – Натаха снова всхлипнула, содрогнулась всем животом. – Мало! Слышишь? Мало! Ма-а-ло!

   – Да охолонь ты, не ерепенься! Не знай, как подопрет.

   – И слышать не хочу! – Закусив губы, она вдруг схватила стоящий перед Касьяном сапог и что было сил швырнула его за плетень. – Пойдешь в рвани ноги бить, а я тут думай. Ничего! Иди человеком. Весь мой сказ!» (Цит. по: Носов Е., 1983, 119 – 120). 

мотив «хлеба» и герои (рассказ «Греческий хлеб»)

   Впечатления раннего детства – природа, народные обычаи, самобытная речь сельчан, особенно бабушки Варвары Ионовны – память Е. Носова сохранит на всю жизнь. Одновременно воспоминания детства заметно социально ориентированы. Теперь на пути ребенка, подростка обнаруживается больше, чем обретений, утрат. Это детство с голодными обмороками, частыми болезнями, простуженное, не по возрасту озабоченное. Для голодных детей хлеб является всем – смыслом существования, недосягаемой мечтой:

   «… мы, невольно засмирев, вобрав головы, вошли друг за дружкой в сумеречную после улицы хлебную теплынь приземистого помещения»; «замерев, забыв о себе, мы, давно не видевшие сразу столько белого хлеба, обомлело, будто пред святыми ликами стояли перед ковригами, жадно и глубоко, насколько хватало наших легочных емкостей, вдыхая этот густой, бражно дурманящий запах, и чувствовали, как чем-то заволакивало глаза и начинали слабеть и не подчиняться наши ноги»; «Миха цапнул скибку, и по округлившимся его глазам было видно, что он все еще не верит случившемуся»; «мы тесно сгрудились вокруг добытого ломтя … и каждый невольно тянулся к нему, стараясь хотя бы понюхать, вдохнуть его тонкий, воэбуждающий запах»; «после глинистого, тяжелого пайкового хлеба с каким-то привкусом хозяйственного мыла, этот был так необыкновенно легок, воздушен и бел…»; «… мы успели проглотить хлеб, так и не почувствовав сытости, будто поели воздуха…»; « - Дяденька! Можно мы еще постоим, - запросил Миха. – Мы только понюхаем…».

   Писатель отмечал, что детство всегда впечатлительно, и он до сих пор отчетливо помнит, как в Толмачево нагрянула коллективизация, как шумели сходки, горюнились забегавшие к нам бабы-соседки и как все ходил по двору озабоченный дед, заглядывал то в амбар, то в стойло к лошади, которую вскоре все-таки отвел на общее подворье вместе с телегой и упряжью».

Заключение

   Таким образом, мы рассмотрели уровни прохождения мотива «хлеб» через повесть с 3-х позиций и можем подвести итоги:

1) слово «хлеб» - наиболее часто встречаемое в повести и рассказе. Весь язык героев построен на народных пословицах, где доминирует слово «хлеб». Писатель с большой любовью говорит о хлебе, как источнике жизни и основе всего.

2) узнав о войне, герои думают в первую очередь не о себе, а о хлебе, о том, что «хлеб неубранным остается». Касьян, прощаясь с лошадью, кормит ее хлебом: «Последний хлебушек твой, может быть». Показаны тяготы военного детства.

3) главные традиции любой семьи связаны с хлебом: это и его выпекание – праздник, и право «почать первую ковригу» главе семьи. И, тяжело прощаясь, в сумку уходящего на фронт кладут хлеб, «свой» хлеб, который будет поддержкой, «опорой войска». Но, если в повести есть в каждом дворе «свой» хлеб, то в рассказе показана недостача этого хлеба, когда все силы отправлены на его поиски, дети просят «хотя бы понюхать» хлеб, насладиться его запахом. Все настойчивее говорит писатель о значимости хлеба для всех людей, о том, что хлеб является одной из самых главных ценностей.

   Что же необыкновенного открылось нам в… «Усвятских шлемоносцах»? А ничего, кажется: все – быт, все – мелочи… И покос мужиков на лугах, и складчина на водку по случаю «больших сенов» и «с устатку», и даже, может быть, посыльный Давыдко с вестью о войне, и обступившие его мужики и бабы, потом – переживания, мысли и слова Касьяна и других усвятцев, «сходка» новобранцев у дедушки Селивана, хлопоты главного героя по хозяйству, выпечка хлебов, последний семейный ужин, сборы у правления колхоза, напутственные речи, дорога… И вместе с тем – все необыкновенно.

   Многое – от картин природы до сцены прощального семейного ужина с его крестьянской, по чину, иерархией в местах и ролях за столом и особенно заключающие произведение страницы – песня… -  написано с тем сложным чувством и спокойной любви, и сдержанного мужества, и светлой печали и скорби, как будто воссоздано зоркой памятью человека, навсегда лишившегося всего этого, или увиденного с той, запредельной стороны неким общим зрением всех прошедших по земле поколений людей, постигнувших там, за чертой небытия, истинную цену и красоту жизни: отброшено все суетное, мелочное, искусственное и праздное; оставлено все первородное, естественное и необходимое, как Родина, как мать, жена и дети, как хлеб, соль и вода.

   Заканчивая наше исследование, хочется привести слова Владимира Васильева:

   «При чтении «Усвятских шлемоносцев» словно погружаешься в стихию народного самосознания и изнутри наблюдаешь за процессами, происходящими в нем, воистину убеждаешься в глубоком миролюбии нашего люда, в том, сколь непрост и психологически тяжел для него переход от хлебной нивы до поля брани, от плуга к оружию, от привязанности к домашнему очагу к защите Родины».

   Как было отмечено выше, тема хлеба затрагивается во многих произведениях писателя и, добавим, проходит на протяжении всего его творчества, трансформируясь и углубляясь. Писатель осмысливает всю свою жизнь, вспоминает свое голодное детство, делает экскурс в прошлое. Происходит переоценка ценностей. Чувство истории обнаруживает себя в самом характере героев, в лексике и стилистике их языка, сочетающего современные и более древние, исконные, формы; в особой роли для современного сознания и, прежде всего, повествователя традиционных, народных по истокам, представлений, в восприятии им себя и своей земли как частицы мироздания.

   Только с распространением «деревенской прозы» в 1960-1970-х гг., к которой напрямую причастен Е. Носов, стало очевидным, сколь богаты сокровища русского языка и как реальна опасность их утраты.  

Список использованной литературы

1) Астафьев, В. О моем друге / В. Астафьев // Носов Е.И. Усвятские шлемоносцы. Повесть, рассказы. Воронеж, Центр. – Черноземное кн. изд-во, 1977, – 319 с.

2) Бочаров, А.Г. Военная проза / А.Г. Бочаров // Современная русская литература: в 2 ч. Ч. 2. Темы. Проблемы. Стиль: кн. для учителя; под ред. А.Г. Бочарова, Г.А. Белой. – М.: Просвещение, 1987. – С. 6 – 51.

3) Васильев, Вл. Плоть от плоти народа / Вл. Васильев: Вступит. ст. // Носов Е.И. Травой не порастет… – Воронеж: Центр. – Чернозем. кн. изд-во, 1985. – 479 с.

4) Васильев, Вл. Слово о родине / Вл. Васильев: Вступит. ст. // Носов Е.И. Избранные произведения: в 2-х т. Т. 1. В чистом поле…: Рассказы, повести. – М.: Сов. Россия, 1983. – 512с.

5) Васильев, Вл. Таинство слова. Заметки и прозе Евгения Носова / Вл. Васильев. // Наш современник. – 1986. – № 10. – С. 170 – 173.

6) Васильев, В. Чувство родины / Носов Евгений. Избр. произведения: в 2 Т. Т. 1. / В. Васильев. – М., 1989. – С. 4 – 13.

7) Дворяшин, Ю.А. Литературный процесс и творческая индивидуальность писателя / Ю.А. Дворяшин // Советская литература: История и современность: кн. для учителя; под ред. А.И. Хватова. – М.: Просвещение, 1984. – С. 235 – 251.

8) Дворяшин, Ю. А. У истоков деревенской прозы / Ю.А. Дворяшин // Шолохов и русская литературная классика второй половины XX века. – М.: Фонд «Шолоховская энциклопедия», 2008. – С. 8 – 39.

9) Калюжная, Л.С. Большой стиль эпохи / Л.С. Калюжная.: Вступит. ст. // Русская проза второй половины XX века. В 2 т.: Т. 1. – М.: Дрофа: Вече, 2002. – 480 с.

10) Кедровский, А.Е. Евгений Иванович Носов // А.Е.Кедровский. Земляки: творчество К.Д.Воробьева и Е.И.Носова. – Курск: Изд-во КГПУ, 2000.–128 с.

11) Кедровский, А. О прозе Е. Носова 1990-х годов / А. Кедровский // Книга о мастере. Холмы и берега Евгения Носова. Очерки творчества. – Курск: Крона, 1998. – С. 666 – 677.

12) Книга о мастере. Холмы и берега Евгения Носова. Очерки творчества. / Под ред. Е. Спасской – Курск: Крона, 1998, 896 с.

13) Конорев, Л.Ф. Грани большого таланта / Л.Ф. Конорев: Вступит. ст. // Носов Е. И. Костер на ветру: Повесть. Рассказы. – Белгород: КОНСТАНТА, 2005. – 480 с.

14) Конорев, Л. Ф. Люди, которых я знал: из литературных мемуаров / Л. Ф. Конорев. – Белгород: КОНСТАНТА, 2008. – 176 с.

15) Краткий словарь литературоведческих терминов // Русская литература XX века. 11 кл. Учеб. для общеобразоват. учреждений: в 2 ч. Ч. 2. / В.А.Чалмаев, О.Н.Михайлов, А.И.Павловский и др.; Сост. Е.П.Пронина; под ред. В.П.Журавлева. – 4-е изд., дораб. – М.: Просвещение, 1999. – 384с.

16) Кременцов, Л.П. Проза 1970 – 1920-х годов. Военная проза / Л.П. Кременцов // Русская литература XX века: учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений: В 2 Т. – Т.2.: 1940 – 1990-е годы; под ред. Л.П. Кременцова. – М.: Издательский центр «Академия», 2002. – С. 271 – 274.

17) Лейдерман, Н.Л., Липовецкий, М.Н. Современная русская литература: 1950 – 1990-е годы: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений: в 2 Т. – Т.2: 1968 – 1990 / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий. – М.: Издательский центр «Академия», 2003. – С. 199 – 203.

18) Носов, Е.И. Избранные произведения: в 2-х т. Т. 2. Травой не порастет…: Повести, рассказы; На рыбачьей тропе: Рассказы о природе / примеч. Вл. Васильева. – М.: Сов. Россия, 1983. – 512 с.

19) Носов, Е.И. Избранные произведения: в 2-х т. Т. 2. Травой не порастет…: Повести, рассказы; На рыбачьей тропе: Рассказы о природе / примеч. Вл. Васильева / Е.И.Носов. – М.: Сов. Россия, 1983. – 512 с.

20) Носов, Е.И. Греческий хлеб. – Режим доступа: http: // sp. voskres. ru / prose / nosov 1. htm.

21) Огнев, А.В. Русский советский рассказ 50 – 70-х годов. Пособие для учителя / А.В. Огнев. М.: Просвещение, 1978, 208 с.

22) Русская литература XX века. 11 кл.: учеб. для общеобразоват. учреждений: в 2 ч. Ч. 2 / В.А.Чалмаев, О.Н.Михайлов, А.И.Павловский и др.; сост. Е.П.Пронина; Под ред. В.П.Журавлева. – 4-е изд., дораб. – М.: Просвещение, 1999. – 384с.

23) Семыкина, Е.Н. Духовные векторы русской прозы и творческая эволюция В.Н. Крупина / Е.Н. Семыкина: учеб. пособие для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальности 032900 – русский язык и литература. – Белгород: изд-во БелГУ, 2004. – 140 с.

24) Сергованцев, Н. И остаются берега / Н. Сергованцев.: Приложения. //  Русская проза второй половины XX века: в 2 т.: Т. 1. – М.: Дрофа: Вече, 2002. – 480 с.

25) Сигов, В.К. Эхо деревенской прозы / В.К. Сигов // Русская проза конца XX века: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений; под ред. Т.М. Колядич. – М.: Издательский центр «Академия», 2005. С. 53 – 71.

26) Силантьев, И. Поэтика мотива / отв. ред. Е.К.Ромодановская. / И.Силантьев. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 296 с.

27) Солженицын, А. Евгений Носов. Из «Литературной коллекции». – «Новый Мир», 2000. №7 – Режим доступа: http: magazines. russ. ru / novxi – mi / 2001 / 5 / solj. htmg / .

28) Спасская, Е. Повесть о детстве / Е. Спасская // Книга о мастере. Холмы и берега Евгения Носова. Очерки творчества. – Курск: Крона, 1998. – С. 678 – 719.

29) Сударикова, Н.В. Проза Е.И.Носова о Великой Отечественной войне: проблематика и художественное своеобразие / Н.В.Сударикова. – Автореф. на соис. участ. канд. филол. наук – Орел, 2006. – 22 с.

30) Сурганов, Вс. Журавлиный ключ. О книгах и героях Евгения Носова / Вс. Сурганов: вступит. ст. // Носов Е. И. Белый гусь. Рассказы. Оформл. Н. Устинова. – М.: Дет. лит., 1976.

31) Ушаков, Д.Н. Большой толковый словарь современного русского языка / Д.Н.Ушаков. – М.: Альта – Принт, 2005. – 1239 с.

32) Целкова, Л.Н. Мотив / Л.Н. Целкова // Введение в литературоведение: учеб. пособие / Л.В. Чернец, В.Е. Хализев, А.Я. Эсалнех и др.; под ред. Л.В. Чернец, – М.: Высш. шк., 2004. – С. 230 – 236.