Мое творчество
материал на тему

Я на радостях мечтаю –

Новый лак вчера купила!

Пузырек, флакончик милый.

Я их часто покупаю.

Он красивый,

Не плешивый,

И на ногти ровно ляжет,

И подружка что-то скажет,

Пробегая торопливо…

Как искрится!

Как звездится!

Как цвет кожи оттеняет!

…Что-то будто бы меняет.

Что-то будто бы случится.

Слой за слоем

День закроем.

Завтра счастье постучится.

Завтра сердце загорится

В ожиданье непокоя!

Я на радостях мечтаю!

Новый лак вчера купила!

Ватным мячиком стираю

Все, что раньше натворила.

…И пока я ногти крашу,

Мне не больно и не страшно.

Глина-дерево-стекло

… Где остзейская честность гремит под носками сапог.

Где беснуется море на пирсах своих деревянных,

Где как знамя по ветру полощет янтарный песок,

Застывая на время в своих изваяниях странных,

Где как глина столетия лепятся к гнездам стрижей,

Прихотливым узором чертя очертанья соборов,

Где не столько «еще», сколько позднее время «уже» –

Состоялось. Сбылось. Совершилось. Неспешно. Нескоро.

Где застыло навеки – как пел, надрываясь, орган,

То стекло, из которого мальчики делали бусы,

Где янтарным холодным огнем навсегда осиян

Тот холодный закат, куда мне никогда не вернуться.

                                                             (в Калининграде)

Деревья умирают не спеша,

Степенно и возвышенно мертвея,

И чья-то отлетевшая душа,

Как лист сухой, кружится по аллее.

И дерево, как жертвенный агнец,

Стоит, объято звонким перламутром,

И кажется – что это не конец,

Что снова окровавленный венец

Лилеями распустится под утро.

Жизнь. Многоцветье лун.

Сияющих смерчей смех.

Мир бессовестно юн

И дерзок, как смертный грех.

В цветном ослепленье стон,

Звенящих цветов напалм.

Тысяча двести солнц

Ложатся к твоим ногам.

Тысячу двести строк

Тысячу двести лет

Прекрасный и юный бог

Сольет в бушующий цвет,

Сжигая в безумстве лун

Дома, города, мосты…

Мир  бессовестно юн.

Мир бессмертен, как ты.  

Жираф

Подражание Гумилеву

Сплошная завеса молчанья над нами, как тень.

Мы оба не правы в жестоком молчанье своем.

Ты знаешь – в далеком краю,  где кончается день,

Есть черное озеро – тайный лесной водоем.

Чудесные песни поют о нем девы порой,

О том, как роскошен  над озером этим рассвет,

О том, как глядится в него, наклоняясь над водой,

Пятнистый жираф, и прекрасней создания нет.

Ты помнишь, как черен и влажен дрожащий тростник ,

Ты помнишь, как дремлет вода в ожидании дня –

Ты помнишь, как я к волосам твоим жадно приник.

И ты, не таясь, целовала впервые меня…

Ты помнишь, прекрасный жираф плыл по розовой мгле

И город дарил ему запахи сонных цветов,

И нам показалось, что смерти не быть на земле,

Пока не спадет с нее ночи волшебный покров,

И нам показалось, что мы в целом мире одни,

И пляшет луна, и смеется  под звонким веслом,

На шкуре жирафа мерцают живые огни

И плещет на нас африканская ночь серебром...

Но как одалиска тяжелое утро встает.

Мы снова молчим, и по-своему каждый не прав…

И прячется, плача, в таинственный мраморный грот

Неведомый миру  прекрасный печальный жираф…

Она не думала, что бог,

Что мир спасет и вознесется.

Мой новорожденный сынок –

Того гляди, сейчас проснется,

Заплачет, станет есть просить…

Кормить, качать, не надо плакать!

…Но над пещерою висит

Огонь Божественного Знака.

И только к вечеру, когда

Пришли волхвы, и пир был начат,

Увидела – горит Звезда.

И поняла, что это значит.

Из зеленого и голубого

Соткана – давно и бестолково-

Твердь земная как первооснова

И небес колышущихся суть.

Холст натянут сильно и сурово,

Льется краска и поется слово,

И зачем-то хочется мне снова

Зелень полной горстью зачерпнуть…

Все, что было странно-бестолково,

Обретает формы и покровы –

И уже почти совсем готова

Странная, таинственная жизнь…

Из зеленого и голубого

Под ногой колышется основа

И с нее блаженно-бестолково

Сосны поднимают солнце ввысь.

Злой бог, решивши покарать

Людей за грешные желанья,

Стал змея в город насылать,

Любуясь кровью и страданьем.

И царь тех мест решился в ночь

У бога вымолить прощенье,

И, чтобы сделать приношенье,

К утесу приковали дочь.

Вскипает бездна черных вод,

И грозный змей встает, сияя…

Поникнув, дева молодая

В тоске и страхе смерти ждет.

Но, очарованный красой,

Смиренно змей у ног ложится,

По телу пленницы струится,

Блистая пенной чешуей,

И с удивлением она

На поцелуи отвечает,

И тяжесть цепи не мешает

Ей мед любви испить до дна…

О как мне сладок этот плен,

Сомненья, слезы и тревога,

И ничего у злого бога

Я не хочу просить взамен.

Ни стука, ни слова.

Колотится сердце на нити.

И словно бы снова

У двери скребется: впустите!

Скрежещут по стеклам

Тупые, как когти собачьи,

Слова из осколков,

Во тьму унесенные плачем.

О жизни! О вере!

Молюсь! Я умею молиться!

И грызть эти двери,

Что мне не хотят отвориться.

Я ночь призываю

В свидетели, в грозные судьи.

Ни плачу, ни лаю

Не внемлют любимые люди…

Вы слышите! Гложет

Ненастье ушедшее лето.

О, кто мне поможет

Сегодня дожить до рассвета!

Спасите меня!

Свою душу от смерти спасите!

Забытую совесть

В бездомное сердце впустите!

Вы слышите? Плачет…

На дальнем крыльце позабыли…

И слезы собачьи

Смешались с дорожною пылью…

Не будет рассвета,

Ни лета, ни жизни не будет -

Я знаю, что где-то

Нас помнят любимые люди.

Я каждый их шаг,

Словно дождик осенний, оплачу.

И благословлю -

И умру на заброшенной даче…

«На ручки!»

Когда я в кроватке в пеленках лежал,

Я маму по каждому поводу звал.

И знала она: потому я кричу,

Что очень и срочно на ручки хочу!

Когда я своими ногами пошел

И даже случайно протопал под стол,

Устал и уселся потом под дверьми

И маме сказал: «Ты на ручки возьми!»

…Приплелся из школы усталый, без сил,

И честно признался, что «два» получил.

А мамочка крепко  меня обняла,

Как будто бы снова на ручки взяла…

Прошу тебя, мама, подольше живи,

И круг охранительный не разорви!

Пусть вместе со мною дождется твой внук

Любимых и благословляющих  рук…

Я глажу ее по седым волосам.

Я на руки скоро возьму ее сам

И буду нести от темна до темна

Над миром, что мне подарила Она.

Если меня когда-то спросят, чем пахнет первое сентября, я отвечу, не задумываясь: цветами. Так повелось, что возвращаемся мы домой в первый день осени нагруженные целыми охапками роз, лилий, гардений, хризантем... И никто из идущих навстречу по улице людей не подумает, что я – звезда эстрады или оперная примадонна. Меня видно издалека. Я учитель. Просто учитель.

Я не думаю о том, чем и как заслужила эти цветы. Целый год прожит вместе с детьми, прожит их мыслями, их удачами и неудачами, и, наверное, прожит так, чтобы потом не было мучительно больно. С годами и опытом приходит острое ощущение времени. Каждое мгновение – важно. Нет ничего вторичного.  Стоя в классе у доски,  как никогда, чувствуешь: вернуть это нельзя. То, что не успел, что не сказал, не услышал или не понял – не случится никогда.

Я несу целое море цветов. Какие они нежные, хрупкие! Какие ранимые! Какие доверчивые! Мне кажется, нет в мире никакой другой подобной красоты. Эта красота – сродни Истине. А может, она и есть – Истина?

Я причастна этой красоте, я должна сберечь их…

Я должна успеть.

Ибо каждое мгновение – драгоценно. У цветов короткая память…

Через лужи и серые озера асфальта я несу розы, лилии, гардении, астры… В моих руках – цветущая, ликующая весна. Я обнимаю их и чувствую, что сейчас заплачу от радости.

Они верят мне, они любят меня. Они смотрят на меня внимательно и нежно. Чем заслужила я это счастье?..

Я сберегу вас, родные мои. Я пронесу вас через много - много сентябрей.

О возрасте Пушкина

Я не верю, что Пушкину было 36…

Нет, не так.

Подъем к Пушкину тяжел и труден. Не в смысле прочтения - читать его, понятно, легче простого.  Ну что непонятного - Татьяна влюбилась в Онегина, Гринев не хотел в Белогорскую крепость, а хотел в Петербург, а Дубровский вообще прямолинеен до примитива: оскорбление, месть, красиво стал разбойником, благородно отнимал деньги у богатых. Про лирику вообще молчу. Если представить возрастные народные  предпочтения, то раньше Лукоморья читают, пожалуй, только «Уронили мишку на пол». Мол, народный поэт - никуда не денешься, прост, прост, голубчик. Я уже понял. Я выучил «Зимнее утро» - «Мороз и солнце». Закрывай книжку, два часа еще погуляем.

Я не верю, что ему было 36… И это в конце жизни, а все свои вещи он писал, получается, совсем юным - совсем юным…

-Мне скучно, бес.

-Что делать, Фауст…

Фауст тоже был молод, а заскучал, изверившись и постигнув. Постигать - нельзя. Нужно чувствовать, нужно верить всем сердцем.

-Музыку я разъял, как труп…

-Тому уж нет очарований…

- Не дай мне бог сойти с ума…

Нет, нужно по-другому. «Не дай мне бог увидеть все»… Остановись вовремя перед тайной мироздания. Разуму туда нельзя.

-В обитель дальнюю трудов и чистых нег…

Можно - пророку. Поэту. Мечтателю.

И тут с простотой как-то не получается… Не получается с простотой. Вроде писал один Пушкин, а глядишь - совсем другой:

Паду ли я, стрелой пронзенный,

Иль мимо пролетит она -

Все равно: бдения и сна

Приходит час определенный…

И как не вяжется с юным, горячим пылом, с этим вечным молодым эгоцентризмом: «Как дай вам бог…»

Я не верю, что ему было 36…

Как в одну человеческую жизнь вместить страсть, отрезвление, покаяние, прощение и - наивысшее - СМИРЕНИЕ? Говорят, что только в духовном подвиге дается человеку эта высшая, над-мирская добродетель. Только им, «отцам пустынникам и женам непорочным» дается понимание высшего смысла, который мы как-то странно в Пушкине потеряли.

Навис покров угрюмой нощи

Над сводом дремлющих небес…

Из детских кубиков, понятных и привычных, под нечаянным взглядом возникает башня, уходящая в небеса. Призрачный замок Фата-морганы. Сокровищница человеческого гения, сияющая неведомыми красками.

Подъем на эту башню тяжел и труден.

Еще труднее - принять, потому что это правда. Нет другого счастья для человека, чем возлюбить и простить. И превыше страсти - целомудрие. И превыше стяжательства - «неведомая сила» любви к людям, любви к богу.

Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья…

Нет, он не просто прожил 36 лет. Он прожил множество жизней - прожил за нас, во искупление нас и той святой простоты, с которой мы звонко зубрим сейчас про мороз и солнце. Он ушел неразгаданным, непостижимым, мудрым - и не раскрыл того, что нельзя раскрыть до срока.

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

Он оставил нам простой и понятный мир, в котором Татьяна любит Онегина, и это правильно. Где Петруша не хочет ехать в гарнизон, хочет веселиться, и правильно делает! Мал еще, глуп, образумится, повзрослеет. А Дубровский, красивый разбойник с красивой любовью, всегда будет прощать своего врага.

И это правильно.

Никто в пустыне мрачной не кричал.

Никто крылами небо мне не застил,

Пленительной стезей не соблазнял,

Не обещал заоблачного счастья,

И грешный мой язык не вырывал…

Да пусть его! Пусть мелет что попало-

Простой язык, а не гадючье жало,

Не огненный карающий металл.

Зениц-орлиц и… Что еще в комплект?-

Я не просила, небо мне свидетель!

Я просто слабый смертный человек!

Я спать люблю и лазать в интернете!
Я не прошу ни славы ни хулы,

А смех глупца меня повергнет в трепет…

Возьми, Господь, себе другой смолы,

Или из глины там пророков лепят?

…За что? Какой банальный анекдот!

Изо всей силы уши зажимая,

Я слышу гад морских подводный ход,

И ангелов блистательный полет

Всей кожей обожженной осязаю.

Размышления по поводу букета, подаренного на 1 сентября

Я снова розы в ванной подрезаю.

Еще денек, быть может, постоят,

Потешат обоняние и взгляд –

Я их в воде холодной оставляю

И, обрывая черный черенок

И листик, увядающий до срока,

Наверно, я по-своему жестока,

Но кто исчислил этот самый срок?!

И кубиком холодным протирая

Лицо от страха, горя и морщин,

Я дни свои, как черенки, ломаю

И шепотом кого-то умоляю:

Еще денек. Еще бы день один.

Я только веточка сирени,

Что пышно так благоухает,

Цветет недолгое мгновенье

И – исчезает,

Я горстка розового дыма.

Он тоже так недолговечен!

Как чей-то сон неповторимый

О несбывающейся встрече…

Я аромат благоуханный.

Он так терзает, жжет и мучит

Июльским зноем дерзко-пряным

И взглядом жгучим!

Пусть остановится мгновенье!

Пусть этот день не умирает!..

Я только веточка сирени.

А Бог сирени все прощает!

Скажу я морю: расступись!

И – сбудется по повеленью,

И волны, что вздымались ввысь,

Замрут, как в первый день творенья.

Велю я солнцу: не свети,

Сойди во тьму – и мрак туманный

На крыльях ночи полетит,

Покорный власти  безымянной.

Но я, в могуществе скорбя

(О сердце! Что так больно бьешься?)

Я тихо позову тебя –

А ты в ответ не отзовешься.

Пусть мне даровано судьбой

Творить миры единым словом,

Но стать счастливою с тобой

Еще я, видно, не готова.

О сколько у людей красивых слов!

Горит, перекипает сердце в зное.

И если это, милый, не любовь,

То я не знаю, что она такое.

Когда набросит шелковый покров

На город ночь до самого рассвета

И зачарует – если не любовь,

То что же, ради бога, что же это:!

Когда подушка – не обитель снов,

А пристань слез и ревности подруга,

О, что же это, если не любовь?

Быть может, род душевного недуга?..

Когда от страха холодеет кровь

И кажется, что я тебя теряю,

О если только это не любовь –

Скажи мне! Пусть я первая узнаю!

…Глаза в глаза. Мы даже дышим в такт.

Становится моим твое дыханье.

Пусть это не любовь, а просто так –

Я не хочу придумывать названье!

… О сколько у людей лукавых слов!

Сладчайший яд в груди перекипает…

И если только это не любовь,

Ее, как видно, вовсе не бывает.

… Красавица идет к веретену.

Сомнамбула! Слепая идиотка!

До неприличья поводок короткий!

Он тянет, не спеша, на глубину

И – в омут! В неизвестность! В сладкий бред!

Одумайся! Остановись! Останься!

Иглою раскаленной не поранься!

…Затасканный до пошлости сюжет –

Там есть Она и Он, исчислен срок

Потерь и обретений. Все на месте.

Конец и предсказуем, и известен,

Мы с детства это знаем назубок…

Но все ж она идет к веретену –

Счастливая, глухая и немая,

И вслед за нею, крылья расправляя,

Взлетит Любовь, предпосланная сну…

И Мойра уже вытянула нить,

Осклабилась улыбкой изуверской,

И ничего нельзя остановить,

А можно только издали следить,

Как вздрогнет тонкий пальчик королевский.

Цветёт прекрасный сад порой весенней,

        За днями дни, за годом снова год.

        Так юной жизни вольное движенье

        Свершает дней величественный ход.

  Приветствую тебя, благоговея,

         Учитель!.. После стольких зимних дней

         Смотри, как дивный сад твой зеленеет,

         Как вся земля становится светлей.  

Сад распускается в мае,

       Год мы цветения ждем.

       Все, что сегодня сажаем,

       Люди оценят потом.

 Смотрим в грядущее смело,

      Не покладая души.

      Завтра сегодняшним сделай

      И – стать собой поспеши!

 Сбудется, только – не сразу.

      Думай, работай, мечтай!

      Россыпью звездных алмазов

      Брызнет возделанный край!

 И- полюби бесконечно,

     Чтобы потом увидать,

     Как распускается в вечность

     Неувядающий сад.

То не зорька с утра поднялась над Москвой,

То не ветер гудит в куполах,

А на борзом коне едет князь молодой,

Едет князь в дорогих соболях.

Расстегнул на груди золоченую медь,

Шапку на ухо – ах, удалец!

Едет он на красавиц московских смотреть,
Выбирает товары купец.

А красотки вдоль улиц мощеных стоят,

В камень тесаный взор опустив,

Только алые щеки от ветра горят.

До чего нынче ветер игрив!

Где, скажи, остановишься, конь вороной?..

Еле слышно скрипят удила

Да снежинки горят на узде дорогой,

На шнурах, заплетенных с седла…

С кем мой милый поедет – поди угадай,

Кого будет ласкать-миловать,

И на плечи кидать голубой горностай,
И дождем золотым осыпать?..

То не зорька с утра поднялась над Москвой,

То не ветер по крышам гудит,
А на борзом коне едет князь молодой,

В обе стороны зорко глядит…

Просыпается лес от ударов

Растревоженных птичьих сердец.

Так надрывно, бессонно-кроваво

Обретается жизнь наконец!

В исступленной зеленой громаде

Столько сласти натянутых жил,

Столько боли в блаженной отраде,

Что ты в песню свою положил!

Клюв распят, как прибитый гвоздями,

Замирают от страсти уста,

Небосвод, распластавшись крылами,

Снимет с ветки тебя, как с креста…

Сколько жажды в безбожии птичьем!

Замереть - умереть - не дыша…

Очарована птичьим величьем

Вековая лесная душа…

Пой, комочек измученных перьев,

Поспеши до рассвета расцвесть!

Нетерпение жизни измерив,

Постарайся бессмертье обресть.

Хрупкий шарик – не больше горошины

 мне опора и страшный смысл

В пустоту кромешную брошенный

  ненадежный больной карниз

В час пророчества непонятного

 исполняя чужой каприз

С шара гладкого и покатого

 покачусь я куда-то вниз

Закрываю глаза на запад

замечаю неспешный ход

Осторожно огромной лапой

кто-то вечную тьму скребет

Твердо знаю и буду твердой

там в тени под густой травой

Черепаха с каменной мордой

 подставляет мне панцирь свой

И колышет земную почву

  костенеющих зим и лет

Звезды глаз зажигая ночью

 по утрам приводя рассвет

Странным знанием твердо знаю

не скачусь с нее невзначай

И когда я дойду до края

 то она приподнимет край