Литературная композиция «Друзья мои, прекрасен наш союз!»
материал по литературе

        Личность Александра Сергеевича  Пушкина  не может быть правильно понята вне связи с жизнью людей, которые были ему близки и дороги. Определяющими факторами для «выбора» Пушкиным друзей были, прежде всего, глубина взаимного духовного воздействия, а также близость душевных побуждений и сокровенных мыслей. Друзья поэта были не только людьми, с которыми он щедро делился мыслями и чувствами, неисчерпаемыми богатствами своего гения, но и людьми, от которых он получал постоянный ответный отклик, импульсы к творчеству и обыкновенную человеческую поддержку. 

      Заветная область лирической поэзии Пушкина - дружеская  лирика.  Многие стихотворения написаны поэтом, как правило, в жанре дружеского стихотворного послания самым близким по духу людям: лицеистам - «первому другу» Ивану Пущину, «парнасскому брату» Антону Дельвигу, «брату родному по музе, по судьбам» Вильгельму  Кюхельбекеру и другим. Дружба и любовь для Пушкина – спутники юности, они возникают в «вихре жизни молодой» и сопровождают человека всю жизнь.

      Потребность Пушкина в дружеском общении, в понимании и поддержке друзей была столь же неизменной, как и потребность любить и быть любимым. Но дружбу Пушкин понимал не только как отношения, возникающие между двумя людьми. «Дружество» для него – это целый круг людей, близких по судьбе, это «братство», «наш союз», сложившийся ещё в Царскосельском лицее, который  был открыт 19 октября 1811 года.  В присутствии царской семьи  был прочитан Манифест об учреждении Лицея, а также Устав, в котором было записано, что в этом учебном заведении телесные наказания запрещены. Это было совершенно необычно по тем временам.

       Лицей создавался как место для воспитания будущих чиновников высокого ранга.  Пушкин, сын небогатого дворянина, должен  был  чувствовать себя там не совсем по себе. Но товарищество юных лет скрывало неравенство происхождения. Чувство равенства создавалось в Лицее той общей свободой, которой учащиеся пользовались со стороны преподавателей. 

      В Лицее Пушкин познакомился с  Пущиным, ставшим его ближайшим другом. Оба уже при знакомстве почувствовали друг к другу какую-то безотчётную симпатию. Завязавшаяся между ними вскоре дружба укрепилась за время совместного пребывания в Лицее и сохранилась навсегда. Иван Иванович Пущин – Жанно, как его называли товарищи, - был на год старше Пушкина. Главным его свойством была рассудительность. Среди товарищей Пущин пользовался общей любовью. Лицеист граф Корф писал о нем так: «Иван Иванович Пущин, со светлым умом, с чистою душою, с самыми благородными намерениями, был в лицее любимцем всех товарищей». Если так отзывался о Пущине холодный вельможа  граф Корф, то можно представить себе, как привязался к нему юный Пушкин, с его пылкой, любящей душой. Прямой и открытый характер Пущина, его спокойная рассудительность и твёрдые моральные правила внушали его другу- поэту не только любовь, но и глубокое уважение.

Пушкин и Пущин жили в Лицее рядом: справа комната, над дверью которой была чёрная дощечка с надписью  «№ 13. Иван Пущин», а слева — «№ 14. Александр Пушкин».  Вместе посмеялись над несчастливым номером комнаты Пущина. Позже всю жизнь подписывали письма друг другу лицейскими номерами.

   Жанно  никогда ни с кем не ссорился. Да с ним и поссориться было трудно. Он всегда был спокоен и рассудителен. В бурном лицейском обществе на этого плечистого, крепкого, ясноглазого мальчика смотрели как на судью. Даже неугомонный Кюхля затихал в его присутствии.

— Пущин со всеми в дружбе, — замечал Малиновский.

— Пущин вполне порядочный человек, — подтверждал Дельвиг.

— Жанно — прелесть, — добавлял Пушкин.

Ты вспомни быстрые минуты первых дней, 
Неволю мирную, шесть лет соединенья, 
Печали, радости, мечты души твоей, 
Размолвки дружества и радость примиренья... 
Что было и не будет вновь... но с первыми друзьями 
Не резвою мечтой союз твой заключен; 
Пред грозным временем, пред грозными судьбами, 
О милый, вечен он!

       Пушкин    подружился  в Лицее и с Антоном Антоновичем  Дельвигом. Внешне Дельвиг был полноватый, розовощекий, неповоротливый и довольно неуклюжий. Учился он не просто посредственно, скорее, даже плохо. Его считали лентяем. Над ним незлобно подсмеивались и писали эпиграммы. Но куда только исчезала медлительность, когда дело касалось словесности или чтения? Он с удовольствием готовил уроки по интересующему его предмету. Даже не зная немецкого языка, он цитировал наизусть Шиллера и Гете.

Поэтов связывала тесная дружба.  В этой дружбе  не было  никакого эмоционального напряжения, обидных ссор и размолвок. Эпиграммы, которыми они иногда обменивались, носили остроумный и
добродушный характер.

      Из всех лицеистов он один до конца и без оговорок любил Пушкина и, конечно, больше всех понимал его значительность, понимал силу таинственных голосов, которые звучали вокруг Пушкина не только днем и наяву, но порой и во сне. Из всех лицеистов один Дельвиг был способен понять этого Пушкина. Он сам был даровитый поэт, для которого стихи были не забавой, а потребностью.

     Ни время, ни неравный рост поэтических сил не поколебали этой дружбы. Она началась среди садов Лицея и кончилась у гроба Дельвига, хотя при общности эстетических потребностей и духовного устремления они были не похожи ни характерами, ни внешностью. Пушкин, невысокий, гибкий, ловкий, быстроглазый, вечно подвижный и горячий, был всегда готов на игру, на самое стремительное напряжение. Он все кругом замечал, на все отзывался.

      Высокий, грузный, неуклюжий, голубоглазый Дельвиг был очень близорук. В Лицее запрещалось носить очки, и все женщины казались ему красавицами.  Позже он с улыбкой рассказывал о том, как  разочаровался  после выпуска, когда надел очки.

 
       Дельвиг не умел смеяться, только улыбался подкупающей улыбкой, доброй и умной. А Пушкин хохотал, громко, звонко, заразительно и не утратил с годами этого дара детского смеха.

О Дельвиг! начертали
Мне Музы мой удел;
Но ты ль мои печали
Умножить захотел?
В объятиях Морфея
Беспечный дух лелея,
Еще хоть год один
Позволь мне полениться
И негой насладиться, —
Я, право, неги сын!
А там, хоть нет охоты,
Но придут уж заботы
Со всех ко мне сторон:
И буду принужден
С журналами сражаться,
С газетой торговаться,
С Графовым восхищаться…
Помилуй, Аполлон!

         По-разному устанавливались у них отношения с людьми. Вспыльчивый, невоздержанный в шутках, быстрый на зубоскальство, Пушкин, часто сам того не желая, обижал людей. Дельвиг, мягкий, снисходительный, никогда не ссорился, отчасти по добродушию, отчасти по лени. Его и звали – ленивец сонный, сын лени вдохновенный.

       Это была лень физическая, а не умственная. По словам  Александра Сергеевича, Дельвиг никогда не вмешивался в игры, требовавшие проворства и силы. Он предпочитал прогулки по аллеям Царского Села и разговоры с товарищами, умственные склонности   которых не уступали его собственным. В умственном развитии Дельвиг не только не отставал от других, но вел их, шел впереди, уступая дорогу только Пушкину. 

       Пушкин и Дельвиг были первыми поэтами-профессионалами, зарабатывающими на жизнь писательским трудом.

       Одним из одноклассников Пушкина в Лицее был Вильгельм Карлович Кюхельбекер. В Лицее у него было прозвище Кюхля. Был он долговяз, нескладен и застенчив, за что  получал свою порцию насмешек от одноклассников.  Пушкин, конечно, не мог не написать эпиграмму, посвящённую Кюхле:

За ужином объелся я,

А Яков запер дверь оплошно –

Так было мне, мои друзья,

И кюхельбекерно и тошно.

       Сделал он это не со зла – Кюхельбекер наряду с  Дельвигом и Пущиным был его лучшим другом. Однако  Кюхля обиделся и вызвал Пушкина на дуэль. Кюхельбекер стрелял первым и дал промах. Пушкин кинул пистолет и хотел обнять своего товарища, но тот неистово кричал: «Стреляй, стреляй!» Пушкин насилу его убедил, что невозможно стрелять, потому что снег набился в ствол. Поединок был отложен, и потом они помирились.

Прости... где б ни был я: в огне ли смертной битвы,

При мирных ли брегах родимого ручья,

Святому братству верен я!

И пусть... (услышит ли Судьба мои молитвы?)

Пусть будут счастливы все, все твои друзья!

    Но Кюхля продолжал потрясать Лицей неожиданными поступками. Он обижался, когда ему за столом подавали первое не в очередь. Однажды он забрал тарелку со щами у Малиновского и поставил перед собой.

— Ты по порядку после меня! — объявил он гордо.

      Малиновский вспылил, схватил тарелку и вылил щи Кюхле на голову.

За столом началась сумятица. Многие лицеисты повскакали с мест.

— Мы будем драться на пистолетах! — завопил мокрый Кюхля, сбрасывая с ушей капусту. — Сейчас же! Пущин мой секундант! Ты согласен, Жанно?

— Вильгельм, хватит бесноваться, — сердито сказал Пущин. — Малиновский извинится. Ваня, что же ты молчишь?

— Да… конечно… — промямлил Малиновский. — Я вовсе не то… а что же он говорит?..

— Стреляться! Сию минуту! — кричал Кюхля.

       При этом он потрясал ложкой и страшно сверкал глазами. За столом раздался смех.

— Кюхля, ложка не заряжена, — заметил Илличевский.

    Кюхля вдруг бросил ложку на пол, побагровел и убежал.

        С  Малиновским Пушкина сблизила смерть первого директора Лицея, отца Вани. То есть ещё вчера он для всех был сыном директора,  «чем-то вроде хозяина», а сегодня уже… вроде как бы и никто. Похоронили Василия Федоровича рядом с его женой в их семейном склепе. Когда гроб опускали, а Иван Малиновский безутешно плакал над телом своего отца, Пушкин подошел к нему и взял его за руку. И перед могилой Василия Федоровича они поклялись в вечной дружбе.

    Малиновский был старше всех лицейских — ему было уже шестнадцать лет. В Лицее его звали «казаком» за буйный нрав. Он постоянно состоял в ссоре то с Кюхлей, то с Дельвигом, то с Яковлевым. Получая плохую отметку, он усаживался, сердито хлопая доской конторки. В драки он вступал редко, но обижался мгновенно, даже если его случайно толкнули под локоть при разборке шинелей. Впрочем, мирился он так же быстро, как ссорился.

— Ты сегодня в ссоре с Кюхлей? — спрашивал его Жанно.

— С утра помирился, — отвечал Малиновский.

— А с Дельвигом?

— С Дельвигом? Я нынче с ним ещё не ссорился!

— Вот и не ссорься. А то к вечеру придётся вас мирить.

Малиновский начинал смеяться:

— Ах ты, Жанно! Да ты всем приятель!

— Ну, не всем… Но это скучно:  каждый день бешеных мирить!

А ты, повеса из повес,

На шалости рожденный,

Удалый хват, головорез,

Приятель задушевный!

Константин Данзас  тоже был лицеистом первого набора. Ещё на школьной скамье сблизился с  Пушкиным и  Пущиным, издавал рукописный школьный журнал «Лицейский мудрец» и сам писал для него. «Он был медведь, но мишка милой», — пелось про него в лицейской песенке.

         Много проблем доставлял лицеистам инспектор Пилецкий, который боялся всего нового и прогрессивного.

 — Нам, наставникам, надлежит вырастить вас в согласии, чтобы все одинаковы были и не враждовали бы между собою. А вольнодумные и беспутные примеры с дороги убрать. Говоря это, он косо поглядывал на Пушкина, Пущина, Дельвига и Кюхельбекера. К слежке за лицеистами он привлёк и своего брата Илью.

      В тот же день Илья заметил, что Дельвиг на лекции что-то сочиняет, посмеивается и записывает. То, что записал Дельвиг, пошло гулять по всему классу, и все, читая, посмеивались. После лекции Илья подошёл к Дельвигу и спросил, что у него зажато под мышкой.

— Это мои бумаги, — спокойно отвечал Дельвиг.

— Покажите!

— Зачем же я стану вам показывать свои бумаги? — возразил Дельвиг.

— Затем, что пишете вы на лекциях недозволенные стихи и всем показываете!

— А хоть бы и так, — неожиданно сказал Дельвиг и зашагал по коридору.

Илья побежал за ним и стал вырывать бумагу у Дельвига. В коридоре начался шум.

— Отдайте! — завыл Илья натужным голосом.

И вдруг кто-то нанёс Илье увесистый пинок в спину. Он оглянулся. За его спиной стояли Пушкин, Пущин,  Кюхельбекер, Малиновский и Вольховский.  Пушкин был в ярости. Лицо у него дёргалось, белые зубы сверкали в полутьме коридора. Пущин напружился и выставил лоб вперёд, как будто собирался боднуть Илью — вероятно, он и пинал гувернёра в спину. Кюхельбекер размахивал руками.

— Как вы смеете брать наши бумаги? — кричал Пушкин.

— Я беру для проверки, а потом отдам, — ответил Илья.

— Этак вы и письма наши из ящика будете брать? — завопил Пушкин.

       Лицейские стали взрослее и научились разбираться в начальниках. Стихи и песенки теперь сочинялись открыто. В свободное время воспитанники ходили друг к другу в гости. Комнаты Дельвига и Пущина превратились в клуб.

          В 1817 году Лицей был окончен. Выпуск прошёл тихо. Лицейский хор спел песню, сочинённую Дельвигом. Пели дружно, но грустно:

Шесть лет промчалось, как мечтанье,

В объятьях сладкой тишины,

И уж отечества призванье

Гремит нам: «Шествуйте, сыны!»

        Сам Дельвиг пел со слезами на глазах. Вильгельм не пел, а обводил глазами зал, профессоров, мальчиков в синих мундирах — одного за другим — и вдруг закрыл лицо руками. Пушкин низко опустил голову.

Простимся, братья! Руку в руку!

Обнимемся в последний раз!

Судьба на вечную разлуку,

Быть может, породнила нас!..

       Кончили петь и сразу смешались. Кюхельбекер обнимал Малиновского, Яковлев — Матюшкина, Пушкин — Дельвига. Всей толпой лицеисты окружили  директора, и он стал раздавать окончившим чугунные кольца — знак вечной и доброй памяти о Лицее.

       Пущина на церемонии не было. Он лежал больной в госпитале.  Пушкин и Кюхля принесли ему чугунное кольцо и рассказали обо всём. Жанно надел чугунное кольцо на палец, посмотрел на него рассеянно и проговорил тихо:

— Что же, братцы… простимся?

Вильгельм вдруг бросился к нему.

— Жанно, мы не оставим друг друга! — взволнованно говорил он. — Неужто забудем? Ведь у нас дело… дело общее! Александр, скажи ему!

Пушкин сидел нахохлившись.

— На вечную разлуку? — проговорил он как в полусне. — Кто знает? Всё может быть… Прощай, Лицей! Теперь уж по-настоящему — прощай! Мы взрослые!

Судьба разведет лицеистов в разные стороны. Прощанию с безмятежными годами, с ясными лицейскими днями посвятит Пушкин стихотворение «Товарищам» .

Промчались годы заточенья;
Недолго, мирные друзья,
Нам видеть кров уединенья
И царскосельские поля.
Разлука ждет нас у порогу,
Зовет нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум…

       Во время прощального бала друзья-лицеисты постановили, что каждый год 19 октября, в день открытия этого учебного заведения, они будут собираться вместе, чтобы вспомнить о своей беспечной юности.

 9 августа 1824 года  опальный Пушкин приехал в имение Михайловское, куда он был сослан по распоряжению императора. Первые месяцы пребывания в Михайловском были особенно тяжелы Пушкину. Над поэтом был установлен двойной надзор: со стороны церковной власти за ним должен был следить настоятель Святогорского монастыря, со стороны светской - отец поэта Сергей Львович.  Именно по этой  причине не смог присутствовать на встрече выпускников, однако прислал своим друзьям стихотворное письмо, которое было торжественно зачитано присутствующим.

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

        Мало было светлых дней в жизни Пушкина: его тяготила ссылка... Иван Пущин  решил навестить ссыльного товарища. В январский день 1825 года кибитка Пущина, прыгая на ухабах, подъезжала к Михайловскому. На крыльце Пущин увидел Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Пущин схватил поэта в охапку и втащил в комнату.

Друзья, не встречавшиеся пять лет, не могли наговориться. Пушкин рассказывал другу об Одессе, о своей деревенской жизни, о литературных занятиях. Настала ночь. Друзья подняли стаканы, надеясь скоро увидеться.

       Грустно было на душе. Ямщик подал лошадей. Было три часа ночи. Пушкин стоял со свечкой на крыльце. Сани тронулись. «Прощай, друг! До встречи в Москве!» - услышал Пущин. В сердце у него была непонятная, тупая боль. Он словно чувствовал, что никакого свидания в Москве не будет и  он видит Пушкина в последний раз. 

     Сразу же после окончания Лицея Пущин вступил в тайное общество. Он являлся одним из основателей "Северного общества", принадлежал к наиболее революционному его крылу.

      В 1823 году Пущин вышел из гвардии, демонстративно оставив блестящую военную карьеру, которая открывалась перед ним, и поступил в надворные судьи петербургской уголовной палаты. В этой скромной должности он энергично боролся против взяточничества и неправосудия.

      14 декабря 1825 года Пущин находился среди восставших, действовал энергично и хладнокровно. Как-то само собой вышло, что Пущин стал на площади одним из главных. Готовясь вести переговоры, он был в шубе и без оружия, и все же, несмотря на штатский вид, солдаты слушали его беспрекословно. Он не берегся от опасности, в его шубу попала пуля. Осознав, что разгром неизбежен, Жанно организовывал отступление, отдавал точные команды. Пылкий Кюхельбекер, также принимавший участие в мятеже, упорно пытался в это же время вести солдат в атаку. Следующий день Пущин провел дома, ожидая скорого ареста. Внезапно его посетил Горчаков - с предложением бежать. Находясь на дипломатической службе, Горчаков мог добыть подложный паспорт, посадить Жанно на корабль... Пущин не согласился: он считал нужным разделить участь товарищей. Стойко, как все в жизни, он выдержал арест, Петропавловскую крепость, следствие, суд. Его приговорили к смертной казни, но затем заменили наказание на пожизненную каторгу. 

       Первой сибирской тюрьмой Пущина оказался читинский острог, камера на 14 человек. Прибыв туда после трехмесячной дороги в ручных и ножных кандалах, Жанно с радостью обнял товарищей. В камере было темно, душно, стекла маленьких окон от холода покрылись льдом... Кандальный шум не стихал. Однако Иван сразу заметил и что-то человеческое в этом жутком помещении: книги, курительные трубки, еще какие-то вещи, видимо, присланные из дома. Не так и страшно!

      Выйдя во двор, Пущин увидел за частоколом свою старинную знакомую Александру Григорьевну Муравьеву: она приехала в Сибирь вслед за мужем. Александра Григорьевна протянула Ивану какой-то листок, он развернул и, волнуясь, прочел:

Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!

       Пушкинские стихи - вот какой подарок получил Жанно в первый день заключения!

      Окончив в 1817 году учёбу в лицее с серебряной медалью, Вильгельм Карлович  Кюхельбекер вместе со своим однокурсником и другом А.С. Пушкиным получил назначение в Коллегию иностранных дел, но вскоре дипломатической службе предпочёл педагогику, став преподавателем Благородного пансиона, созданного при Главном педагогическом институте.

      Увлечённо, с жаром знакомил Кюхельбекер своих питомцев с русской литературой, раскрывая перед ними красоты поэзии Державина, Жуковского, Батюшкова. На уроках он читал новые стихи Пушкина, Дельвига и, конечно, свои произведения. Помимо любви к литературе,  Вильгельм старался привить ученикам и передовые общественные взгляды. Он приносил в пансион не только вышедшие из печати произведения, но и ходившие по рукам в списках. Среди них были и гражданские стихи Пушкина.

       Во время восстания 14 декабря 1825 года Кюхельбекер стал одним из самых деятельных участников событий на Сенатской площади. Он пытался застрелить  великого князя Михаила Павловича. Попытка бегства заграницу через Варшаву ему не удалась. По словесному портрету 19 января 1826 года он был опознан и арестован. 

     Смертная казнь Кюхельбекеру была заменена двадцатью годами каторжных работ (позднее  срок сократился до пятнадцати). Благодаря связям семьи с императорской фамилией позднее и этот приговор был смягчен, и Кюхельбекера приговорили к одиночному заключению в крепости Динабурга.

       13 октября, за неделю до ежегодной лицейской встречи 1827 года, Пушкин выехал из Михайловского в Петербург. 14 октября случилась неожиданная встреча Кюхельбекера и Пушкина на глухой почтовой станции Залазы.

    «Мы кинулись друг другу в объятия, - записал потом в дневнике Пушкин, - жандармы нас растащили...». Друзьям поговорить толком не дали - Кюхлю спешно отправили дальше. Пушкин рванул было по грязи вслед за арестантской телегой, но дюжий фельдъегерь сгреб его в охапку и держал как безумного.

       Вильгельм Карлович умер в Тобольске 23 августа 1846 года от чахотки и был похоронен на Завальном кладбище.

      Дельвиг основал в 1830 году еженедельник "Литературная газета " (печатный  орган, способный быстро реагировать на литературные события), 
который просуществовал всего один год, чему способствовала зависть 
и нервозность в кругу критиков и недоброжелателей. 

      Шеф жандармов Александр Христофорович Бенкендорф провел ряд встреч с главным редактором газеты и предупредил  Дельвига
о недопустимости антиправительственных и подстрекательских материалов.
Однако терпение Бенкендорфа иссякает, когда в газете появляется стихотворение,  посвященное памяти жертв июльской революции 1830 года во Франции. Он закрыл издание, и это подкосило Дельвига, который начал тосковать, разболелся и умер от тифа. Ему было всего тридцать два года.

      Когда в январе 1831 года в Москву пришла страшная весть, Пушкин отозвался: «Вот первая смерть, мною оплаканная… Никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду — около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели». 

Получив аттестат об окончании Лицея, Иван Малиновский поступил в лейб-гвардии Финляндский полк.

События 1825 года косвенно задели и Малиновского, хотя он не принимал никакого участия в заговоре. Когда несчастье обрушилось на семью декабриста Андрея Евгеньевича Розена, который был осужден на десять лет каторги в Читу, то Малиновский был в Петербурге. Он хлопотал и утешал сестру свою Анну Васильевну, которая незадолго до этого вышла замуж за барона Розена и имела маленького ребенка. В этот период Малиновский метался по Петербургу, пытаясь помочь попавшим в беду. Все, что было в силах, он сделал.

        В 1834 году Иван Малиновский женился на сестре своего лицейского товарища И.И. Пущина, Марии Ивановне.  

Смерть Пушкина потрясла Малиновского.  Ни время, ни расстояние не изгладили из памяти Малиновского юношеской дружбы.

Иван Малиновский  много лет избирался предводителем уездного дворянства.

Скончался 10 февраля 1873 года от воспаления легких.

         Константин  Данзас был выпущен из Лицея офицером в армию. С 1817 года началась его служба, полная опасностей, испытаний, частых ссор с начальством. Всё - из-за полного отсутствия житейской хитрости и пренебрежения к формальной стороне офицерских обязанностей. Да, впрочем, нужна ли житейская хитрость и вычурная парадность человеку, храброму до беззаветности, благородному, честному, не привыкшему, не умеющему жить иначе?..

       Ни обилие наград, ни простреленное плечо, ни даже контузия в ноге не могли уволить храбрейшего, беззаветно преданного армии и солдатам, офицера от военной службы. Ему не раз предлагали теплые и хлебные места при штабах, но он неизменно отказывался, заранее зная, что не поладит с начальством. Кочевая жизнь была ему больше по душе.

      Она же завела его в 1820 году в Кишинев, где он повстречался с Пушкиным. Встречались они и на праздновании Лицейских годовщин - трижды. Последний раз Данзас  случайно повстречал Пушкина 27 января 1837 года на улице, вместе с ним пошел в кондитерскую Вольфа, потом во французское посольство, где произошел разговор Пушкина с Д'Аршиаком - секундантом Дантеса. Пушкин представил Данзаса, как своего секунданта. Отказаться от участия в поединке было по всем представлениям - немыслимо!.. А в пять часов пополудни того же дня  после последних приготовлений к дуэли - покупки оружия в магазине Куракина - отправился, вместе с остальными,  прямиком на Черную речку, к Комендантской даче, везя с собою лист бумаги,  на котором были записаны условия поединка.   За участие в дуэли  Данзас был приговорен к виселице, но это наказание  было заменено на два дополнительных месяца ареста в Петропавловской крепости. Был он освобожден почти через четыре месяца после смерти Пушкина 19 мая 1837 года.

      Выйдя из-под ареста, Данзас долгое время прослужил в Санкт-Петербургской инженерной команде, затем  был отправлен по его личной просьбе, на Кавказ, командовать Тенгинским полком. По отзывам людей бывалых, храбрости, подобной храбрости полковника Данзаса они не видели. Она была беспримерной.

       В отставку Константин Карлович вышел с чином генерал-майора в начале 1850-х. Он не нажил ни гроша, у него не было ничего, кроме пенсии генерала. Собственной семьи он так и не создал

      С ростом всенародной славы Пушкина Константин Карлович все мучительнее и острее ощущал свою роль в роковом поединке. В конце концов ему трудно стало говорить о чем-либо, кроме дуэли, он был склонен обвинять себя в том, что не сумел сохранить другу жизнь!

     Прежде веселый, остроумный, каламбурист и весельчак, со временем Данзас превратился в грустного, нервного, подавленного человека. Он трепетно собирал и хранил экспонаты своего маленького Пушкинского музея. Особенно берег кольцо с бирюзой, которое, умирая, Пушкин снял со своей руки и отдал ему. По поверью, это был талисман от насильственной смерти.

      Скончался генерал-майор Константин Карлович Данзас 3 февраля 1870 года, в совершенном одиночестве в Петербурге и был похоронен на казенный счет на католическом кладбище Выборгской стороны.

      В 1853 году в сибирском городишке Ялуторовске в маленьком домике с тремя окнами на огород можно было увидеть широкоплечего человека с седоватыми густыми усами.

      Пущин лежал на диване больной. У него сердце было плохое — постоянно колотилось без всяких причин, а нога болела из-за расширения вен. Было ему пятьдесят пять лет.

      За окном белел недавно выпавший снег. Было девятнадцатое октября — годовщина основания Лицея.

       В этот день Иван Иванович надевал на палец памятное чугунное кольцо. Ему казалось, что в этот день он становится моложе.

      Бывало, в этот день в Лицее с утра готовились к балу, к спектаклю, посещению родных. Яковлев бродил по комнатам с гитарой; Пушкин сочинял эпиграммы; Горчаков загонял слуг, чистивших ему ботинки и мундир; Дельвиг и Данзас переписывали текст пьесы; Малиновский учил свою роль и кричал на весь Лицей. Шум стоял на всех этажах. Доктор Пешель, пожимая плечами, говорил:

- У старшего курса сегодня лихотряска!

- Лихорадка, — поправлял его Илличевский…

Где теперь лицейские?

      Володя Вольховский был в тайном обществе; послан офицером на Кавказ, потом изгнан из армии…

     Антон Дельвиг умер в Петербурге…

     Вильгельм Кюхельбекер умер в ссылке…

      Ваня Малиновский служил офицером, теперь живёт безвыездно в своём имении…

     Федя Матюшкин — капитан флота, славный исследователь северных морей…

     Миша Яковлев служит в Петербурге и музыку сочиняет…

    Сильверий Броглио погиб, сражаясь за свободу Греции…

    Саша Пушкин…

     Иван Иванович вспомнил давно прошедший день, когда заезжий петербургский офицер Розенберг зашёл к нему в одиночную камеру тюрьмы. Иван Иванович спросил, что с Пушкиным. Розенберг замялся.

— Нечего от вас скрывать, — сказал он неохотно, — Друга вашего нет! Он был ранен на дуэли и через двое суток умер. Я был при отпевании его тела в церкви, накануне выезда моего из Петербурга.

     Пушкин убит! А Иван Иванович не раз в каторжной тюрьме радовался, что поэта не было на площади, что он уцелел для России, для всего народа русского…

      Каждый из лицеистов воспринимался Пушкиным как человек, связанный с ним незримыми нитями. Размышления о друзьях не ограничивались только воспоминаниями о лицейской молодости, о наставниках, о юношеских мечтах и проказах. Они подталкивали поэта к анализу собственной судьбы. Он помнил всех лицеистов, радовался их успехам, жил их тревогами. Разбросанные по свету друзья как бы соединились в лирическом мире Пушкина.  Всем он желал блага, радуясь за одних и огорчаясь невзгодам других.

      В пушкинских стихотворениях о дружбе и друзьях неизменно возникает философский мотив судьбы. 

     Дружба – одна из величайших ценностей в жизни человека. Настоящие друзья всегда придут на помощь в трудной жизненной ситуации и помогут встать на верный путь. Александр Сергеевич  Пушкин, его судьба и его стихи показывают нам истинную ценность дружбы и ее огромное значение для каждого человека.