Литературный вечер "Дом, который построил Пушкин"
методическая разработка по литературе (9 класс)

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВЕЧЕР.

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ПУШКИН.

На сцене (слева) стоит письменный стол, на нем бумага, гусиное перо, чернильница, подсвечник со свечами, за столом сидит А. Пушкин в домашнем халате, т.е. обстановка, позволяющая представить поэта за работой. Поэт пишет, а на сцене оживают герои его произведений.

Вступительное слово учителя литературы:

Великий Пушкин!

Как мимолетное введенье

Он промелькнул.

И вот он - прах,

Но стало вечностью мгновенье,

Запечатленное в словах.

Он наша жизнь, бессмертье, слава,

Наш современник, наш солдат,

Страна чудес и муз держава

И личный друг, и старший брат.

Пушкин входит в жизнь каждого с детства и остается в наших душах навсегда. Сегодня мы с вами еще раз соприкоснемся с творчеством Пушкина, увидим героев, созданных воображением поэта. Сегодня мы гости, гости в доме, который построил Пушкин, где уже почти 200 лет живут Руслан и Черномор, Татьяна и Борис Годунов, ведьма Наина и Онегин. Мы приглашены на пир воображения. Давайте же смотреть и слушать. С нами будут говорить Пушкин и его герои.

Пушкин:

Художник – варвар кистью сонной

Картину гения чернит

И свой рисунок беззаконный

Над ней бессмысленно чернит.

Но краски чуждые, с летами,

Спадают ветхой чешуей;

Созданье гения пред нами

Выходит с прежней красотой.

Так исчезают заблужденья

С измученной души моей,

И возникают в ней виденья

Первоначальных чистых дней.

(стихотворение «Возрождение»)

И забываю мир – и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне:

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,

И злится наконец свободным проявленьем –

И тут ко мне идет незримый рой гостей,

Знакомцы давние, плоды мечты моей.

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута – и стихи свободно потекут.

(из стихотворения «Осень»).

Стихотворение «Пророк»:

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился;

Перстами легкими как сон

Моих зениц коснулся он:

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И газ морских подводный ход,

И дальней лозы прозябанье,

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный и лукавый,

И жало мудрые змея

В уста замерзшие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп в пустыне я лежал,

И бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и видь, и внемли,

И, обходи моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

Пушкин:

«Вечерня отошла давно,

Но в кельях тихо и темно.

Уже и сам игумен строгий

Свои молитвы прекратил

И кости ветхие склонил,

Перекрестясь, на одр убогий.

Кругом и сон и тишина».

Григорий:

Давно честной отец,

Хотелось мне тебя спросить о смерти

Димитрия – царевича; в то время

Ты, говорят, был в Угличе.

Пимен:

Ох, помню!

Привел меня бог видеть злое дело,

Кровавый грех. Тогда я в дальний Углич

На некое был послан послушанье;

Пришел я в ночь. Наутро в час обедни

Вдруг слышу звон, ударили в набат,

Крик, шум. Бегут на двор царицы.

Я спешу туда ж – а там уже весь город.

Гляжу: лежит зарезанный царевич;

Царица мать в беспамятстве над ним,

Кормилица в отчаянье рыдает,

А тут народ, остервеняясь, волочит

Безбожную предательницу – мамку…

Вдруг между их, свиреп, от злости бледен,

Является Иуда Битяговский.

«Вот, вот злодей!» - раздался общий вопль,

И вмиг его не стало. Тут народ

Вслед бросился бежавшим трем убийцам;

Укрывшихся злодеев захватили

И привели пред теплый труп младенца.

И чудо – вдруг мертвец затрепетал –

«Покайтеся!» - народ им завопил:

И в ужасе под топором злодеи

Покаялись – и назвали Бориса.

Григорий:

Каких был лет царевич убиенный?

Пимен:

Да лет семи: ему бы ныне было

(тому прошло уж 10 лет… нет, больше:

12 лет) – он был бы твой ровесник

И царствовал; но бог судил иное

Сей повестью плачевной заключу

Я летопись мою.

Пушкин:

Ужасное злодейство! … верно

Губители раскаянье тревожит:

Конечно, кровь невинного младенца

Ему ступить мешает на престол.

Перешагнет; Борис не так-то робок,

Какая честь для нас, для всей Руси!

Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха.

(из «Борис Годунов»)

Пушкин:

Примите новую тетрадь,

Вы юноши, и вы, девицы,

Не веселее ль вам читать

Игривой музы небылицы.

Стихотворение «Любопытный»:

- Что ж нового? «Ей – богу, ничего».

- Эй, не хитри: ты, верно, что-то знаешь.

Не стыдно ли, от друга своего,

Как от врага, ты вечно все скрываешь.

Иль ты сердит: помилуй, брат, за что?

Не будь упрям: скажи ты мне хоть слово…

«Ох, отвяжись, я знаю только то,

Что ты дурак, да это уж не ново».

Пушкин:

В бесконечных радостях, в живом очарованье,

О дни весны моей, вы скоро утекли.

Теките медленней в моем воспоминанье.

Вдруг шатер распахнулся… и девица

Шамаханская царица,

Вся сияя, как заря,

Тихо встретила царя.

ТАНЕЦ ШАМАХАНСКОЙ ЦАРИЦЫ.

Пушкин:

Подруга думы праздной,

Чернильница моя,

Мой век разнообразный

Тобой украсил я…

Под сенью хаты скромной

В часы печали томной

Была ты предо мной

С лампадой и мечтой. –

В минуты вдохновенья

К тебе я прибегал

И музу призывал

На пир воображенья.

(из стихотворения «К моей чернильнице»)

Барон (Скупой рыцарь):

… Весь день минуты ждал, когда сойду

В подвал мой тайный, к верным сундукам.

Счастливый день! Могу сегодня я

В шестой сундук (в сундук еще неполный)

Горсть золота накопленного всыпать…

Отселе править миром я могу;

Лишь захочу – воздвигнуться чертоги;

В великолепные мои сады

Сбегутся нимфы резвою толпою…

Я каждый раз, когда хочу сундук

Мой отпереть, впадаю в жар и трепет.

(отпирает сундук)

Вот мое блаженство!

(всыпает деньги).

Ступайте, полно вам по свету рыскать,

Служа страстям и нуждам человека.

Усните здесь сном силы и покоя…

Я царствую! Какой волшебный блеск!

Послушна мне, сильна моя держава.

В ней счастие, в ней честь моя и слава…

О, если б мог, сторожевого тенью

Сидеть на сундуке и от живых

Сокровища мои хранить, как ныне!

Пушкин:

Ужасный век, ужасные сердца.

Прекрасно. Вот же вам совет.

Внемлите истине полезной:

Наш век – торгаш; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

Жил старик со своею старухой

У самого синего моря.

Старик:

Пошел старик к синему морю;

(не спокойно синее море).

Стал он кликать золотую рыбку.

Приплыла к нему рыбка, спросила

Рыбка:

Чего тебе надобно, старче?

Старик:

(Ей с поклоном старик отвечает

«Смилуйся, государыня рыбка!

Пуще прежнего старуха вздурилась,

Не дает старику мне покою:

Уж не хочет быть она крестьянкой,

Хочет быть столбовою дворянкой»

(отвечает золотая рыбка)

Рыбка:

Воротился старик ко старухе.

Что ж он видит? Высокий терем.

На крыльце стоит его старуха

В дорогой собольей душегрейке,

Парчовая на маковке кичка,

Жемчуги огрузили шею,

На руках золотые перстни,

На ногах красные сапожки…

Говорит старик своей старухе:

«Здравствуй, барыня сударыня дворянка!»

Чай, теперь твоя душенька довольна.

(прикрикнула, выгнала).

Потом снова посылает за ним.

Старуха:

«Эй, холоп.

Воротись, поклонися рыбке:

Не хочу быть столбовою дворянкой,

А хочу быть вольною царицей».

Старик:

Что ты, баба, белены объелась?

Не ступить, не молвить не умеешь!

Насмешишь ты целое царство.

Старуха:

Как ты смеешь, мужик,

Спорить со мною,

Со мною, дворянкой столбовою? –

Ступай к морю, говорят тебе честью,

Не пойдешь, поведут поневоле.

Пушкин:

Стрекотунья белобока,

Под калиткою моей

Скачет пестрая сорока

И пророчит мне гостей.

В пещере старец; ясный вид,

Спокойный взор, брада седая;

Лампада перед ним горит.

Старец:

… Я, любви искатель жадный,

Решился в грусти безотрадной

Наину чарами привлечь

И в гордом сердце девы хладной

Любовь волшебствами зажечь…

Узнал я силу заклинаньям…

Теперь, Наина, ты моя!

(творит заклинанья, перед ним

Дряхлая седая старуха, с горбом, с

Трясучей головой).

Возможно ль! Ах, Наина, ты ли!

Наина, где твоя краса?

Скажи, ужели небеса

Тебя так страшно изменили?

Скажи, давно ль, оставя свет,

Расстался я с душой и с милой?

Наина:

Ровно сорок лет.

Сегодня семьдесят мне было.

Что делать,

Толпою годы пролетели…

Мы оба постареть успели.

Но, друг, послушай, не беда

Неверной младости утрата.

Конечно, я теперь седа,

Немножко, может быть, горбата…

Так сердце я теперь узнала…

Проснулись чувства, я сгораю…

Приди в объятия мои,

О милый, милый, умираю.

(старец вырывается, бежит).

Добился ты любви Наины,

И презираешь – вот мужчины!

Изменой дышат все они…

Изменник, изверг! О позор!

Но трепещи, девичий взор!

Пушкин:

Я говорил тебе: страшися девы милой!

Цыганы шумною толпою

По Бессарабии кочуют.

Они сегодня над рекой

В шатрах изодранных ночуют.

Над лесистыми брегами,

В час вечерней тишины,

Шум и песни под шатрами,

И огни разложены.

Цыганка:

Колокольчики звенят,

Барабанчики гремят,

А люди-то, люди –

Ой люшеньки – люли!

А люди-то, люди

На цыганку глядят.

А цыганочка-то пляшет,

В барабанчики-то бьет,

И платочком алым машет,

Заливается – поет:

«Я плясунья, я певица,

Ворожить я мастерица».

ЦЫГАНСКИЙ ТАНЕЦ.

Пушкин:

В мои осенние досуги,

В те дни, как любо мне писать,

Вы мне советуете, други,

Рассказ забытый продолжать.

Вы говорите справедливо

Татьяне, милая Татьяна!

С тобой теперь я слезы лью;

Ты в руки людного тирана

Уж отдала судьбу свою.

Погибнешь, милая…

Письмо Татьяны предо мною;

Его я свято берегу,

Читаю с тайною тоскою

И начитаться не могу.

Татьяна:

Я к вам пишу – чего же боле?

Что я могу еще сказать?

Теперь я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.

Но вы, к моей несчастной доле

Хоть каплю жалости храня,

Вы не оставите меня.

Сначала я молчать хотела;

Поверьте, моего стыда

Вы не узнали б никогда,

Когда б надежду я имела

Хоть редко, хоть в неделю раз

В деревне нашей видеть вас,

Чтоб только слышать ваши речи,

Вам слово молвить, и потом

Все думать, думать об одном

И день и ночь до новой встречи.

Но, говорят, вы нелюдим,

В глуши, в деревне все вам скучно,

А мы… ничем мы не блестим,

Хоть вам и рады простодушно.

Зачем вы посетили нас?

В глуши забытого селенья

Я никогда б не знала вас,

Не знала б горького мученья.

Души неопытной волненья

Смирив со временем (как знать?)

Но сердцу я нашла бы друга,

Была бы верная супруга

И добродетельная мать.

Пушкин:

Я слушаю тебя и сердцем молодею,

Мне сладок жар твоих речей,

Печальный, снова пламенею

Воспоминаньем прежних дней.

Давно об ней воспоминанье

Ношу в сердечной глубине,

Ее минутное вниманье

Отрадой долго было мне.

Романс «Я помню чудное мгновенье»:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос нежный,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

Пушкин:

Цветок засохший, безуханный,

Забытый в книге вижу я;

И вот ужу мечтою странной

Душа наполнилась моя:

Где цвел? Когда? Какой весной?

И долго ль цвел? И сорван кем,

Чужой, знакомой ли рукой?

И положен сюда зачем?

На память нежного свиданья,

Или разлуки роковой,

Иль одинокого гулянья

В тиши полей, в тени лесной?

И жив ли тот, и та жива ли?

И нынче где их уголок?

Или они уже увяли,

Как сей неведомый цветок?

Там на берегу, где дремлет лес священный,

Твое я имя повторял;

Там часто я бродил уединенный

И в даль глядел… и милой встречи ждал.

Лиза (идет по роще, с корзинкой, в крест. Платье, на нее лает собака, она пугается).

Алексей:

Тубо, Сбогар, сюда! Небось, милая собака моя не кусается.

Лиза:

Да нет, барин – боюсь: она, вишь, такая злая; опять кинется.

Алексей:

Я провожу тебя, если ты боишься, ты мне позволишь идти подле себя?

Лиза:

А кто те мешает; вольному воля, а дорога мирская.

Алексей:

Откуда ты?

Лиза:

Из Прилучина, я дочь Василия-кузнеца, иду по грибы. А ты барин, тугиловский, что ли?

Алексей:

Так точно, камердинер молодого барина.

Лиза:

А лжешь, не на дуру напал. Вижу, что ты сам барин.

Алексей:

Почему же ты так думаешь?

Лиза:

Да по всему. Как же барина с слугой не распознать. И одет-то не так, и болеть иначе, и собаку-то кличешь не по-нашему.

(Алексей пытается обнять Лизу, она отпрыгивает).

Если вы хотите, чтобы мы были вперед приятелями, то не извольте забываться.

Алексей:

Кто тебе научил этой премудрости? Уж не Настенька ли, девушка вашей барышни?

Лиза:

А что думаешь? Разве я и на барском дворе никогда не бываю? Небось: всего наслышалась и нагляделась. Однако, болтая с тобою грибов не соберешь. Идика-ты, барин, в сторону, а я в другую.

Алексей:

Как тебя зовут, душа моя?

Лиза:

Акулиной. Пусти ж, барин, мне и домой пора.

Алексей:

Непременно буду в гости к твоему отцу.

Лиза:

Что ты, ради Христа, не приходи. Коли дома узнают, что с барином в роще болтала наедине, то мне беда будет. Отец мой прибьет меня до смерти.

Алексей:

Да я непременно хочу с тобой видеться.

Лиза:

Я когда-нибудь опять сюда приду за грибами. Хоть завтра.

Алексей:

Завтра, в это время. Не обманешь? Побожись.

Лиза:

Ну вот те святая пятница, приду.

Пушкин:

Пора, пора! Рога трубят,

Писари в охотничьих уборах

Чем свет уж на полях сидят,

Борзые прыгают на сворах.

Выходит барин на крыльцо.

Барин:

Все подбочась, обозревает;

Его довольное лицо

Приятной важностью сияет.

Кричит жене: не жди меня –

И выезжает на дорогу.

Барыня:

А что же делает супруга

Одна в отсутствие супруга?

Занятий мало ли у ней?

Грибы солить, кормить гусей,

Заказывать обед и ужин,

В амбар и в погреб заглянуть…

Но она совсем

Своей хозяйственною частью

Не занималася…

Наталья Павловна сначала

Книгу внимательно читала,

Но скоро как-то развлеклась

Перед окном возникшей дракой

Козла с дворовою собакой

И ею тихо занялась.

Кругом мальчишки хохотали,

Меж тем печально, под окном,

Индейки с криком выступали

Вослед за мокрым петухом;

3 утки полоскались в луже;

Шла баба через грязный двор

Белье повесить на забор;

Погода становилась хуже:

Казалось, снег идти хотел…

Вдруг колокольчик зазвенел.

Романс «Я здесь, Инезилья».

Я здесь, Инезилья,

Я здесь под окном.

Объята Севилья

И мраком и сном.

Исполнен отвагой,

Окутан плащом,

С гитарой и шпагой

Я здесь под окном.

Ты спишь ли? Гитарой

Тебя разбужу.

Проснется ли старый,

Мечом уложу.

Шелковые петли

В окошко повесь…

Что медлишь? Уж нет ли

Соперника здесь?

Я здесь, Инезилья,

Я здесь под окном.

Объята Севилья

И мраком и сном.

Пушкин:

Мне не спится, нет огня;

Всюду мрак и сон докучный.

Ход часов лишь однозвучный

Раздается близ меня.

Ваня:

Трусоват был Ваня бедный:

Раз он позднею порой,

Весь в поту, от страха бледный,

Через кладбище шел домой.

Бедный Ваня еле дышит,

Спотыкался, чуть бредет

Но могилам; вдруг он слышит, -

Кто-то кость, ворча, грызет.

Ваня стал; шагнуть не может.

Боже! Думает бедняк,

Это, верно, кости гложет

Красногубый вурдалак.

Горе! Малый я не сильный.

Съест упырь меня совсем,

Если сам земли могильной

Я с молитвою не съем.

Что же? Вместо вурдалака –

(вы представьте Вани злость!)

В темноте пред ним собака

На могиле гложет кость.

Пушкин:

Жил был поп,

Толоконный лоб.

Поп:

Пошел поп на базару

Посмотреть кой-какого товару.

Навстречу ему Балда

Идет, сам не зная куда.

«Что, батька, так рано поднялся?

Чего ты взыскался?»

Поп ему в ответ: «Нужен мне работник:

Повар, конюх и плотник.

А где найти мне такого

Служителя не слишком дорогого?»

Балда говорит: «Буду служить тебе славно,

В год за 3 щелка тебе по лбу,

Есть же мне давай вареную полбу»,

Призадумался поп,

Стал себе почесывать лоб.

Щелк щелку ведь розь.

Да понадеялся он на русский авось.

Поп говорит Балде: «Ладно.

Не будет нам обоим накладно.

Поживи-ка на моем подворье,

Окажи свое усердие и проворье!»

Живет Баллада в поповом доме,

Спит себе на соломе,

Есть за четверых,

Работает за семерых;

До светла все у него пляшет,

Лошадь запряжет, полосу вспашет,

Печь затопит, все заготовит, закупит,

Лично испечет да сам и облупит.

Попадья балдой не нахвалится,

Поповка о Балде лишь и печалится,

Попенок о Балде лишь и печалится,

Попенок зовет его тятей;

Кашу заварит, нянчиться с дитятей.

Только поп один Балду не любит,

Никогда его не приголубит,

О расплате думает уж близенько.

Поп ни есть, ни пьет, почти не спит:

Лоб у него заранее трещит.

Вот он попадье признается:

«Так и так: что делать остается?!

Ум у бабы догадлив,

На всякие хитрости повадлив.

Попадья говорит: «Знаю средство,

Как удалить от нас такое бедство:

Закажи Балде службу, чтоб стало невмочь;

А требуй, чтоб он ее исполнил точь- в-точь.

Тем ты и лоб от расправы избавишь

И Балду-то без расплаты отправишь».

Стало на сердце попа веселее,

Начал он глядеть на Балду посмелее.

Пушкин:

Скажут мне с улыбкою неверной:

- Смотрите, вы поэт уклонный, лицемерный.

Вы нас морочите – вас слова не нужны,

Смешной и суетной вам кажется она;

Зачем же пишите?

Я? Для себя.

Прошли восторги и печали,

И легковерные мечты…

Но вот опять затрепетали

Пред мощной властью красоты.

Исполнились мои желанья. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,

Чистейшей прелести чистейший образец.

Стихотворение «Красавица»:

Все в ней гармония, все диво,

Все выше мира и страстей;

Она покоится стыдливо

В красе торжественной совей;

Она кругом себя взирает:

Ей нет соперниц, нет подруг;

Красавиц наших бледный круг

В ее сиянье исчезает.

Куда бы ты ни поспешал,

Хоть на любовное свиданье,

Какое б в сердце ни питал

Ты сокровенное мечтанье, -

Но, встретясь с ней, смущенный, ты

Вдруг остановишься невольно,

Благоговея богомольно

Перед святыней красоты.

Пушкин:

И с невестою своей обвенчался Елисей;

И никто с начала мира

Не видал такого пира.

РУССКИЙ ТАНЕЦ.

Пушкин:

Разнообразный и безмолвный,

Как вихорь жизни молодой,

Кружится вальса вихорь шумный

Чета мелькает за четой.

ВАЛЬС.

Пушкин:

Была пора: наш праздник молодой

Сиял, шумел и розами венчался,

И с песнями бокалов звон мешался,

И тесною сидели мы толпой.

Тогда, душой беспечные невежды,

Мы жили все и легче и смелей,

Мы пили все за здравие надежды

И юности и всех ее затей.

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори!

Как эта лампада бледнее

При ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма!

ВАЛЬС (Пушкин снимает халат, танцует).

Пушкин:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный

К нему не зарастет народная тропа,

Вознесся выше он главою непокорной

Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит –

И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой

Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жесткий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца;

Хвалу и клевету прими равнодушно

И не оспаривай глупца.